Сергей Семанов - БРЕЖНЕВ: ПРАВИТЕЛЬ «ЗОЛОТОГО ВЕКА»

С Галюковым он попросил разобраться Микояна. Анастас Иванович поговорит с ним и прилетит в Пицунду, там они все обсудят. Сам отец встретиться и выслушать информатора не пожелал.

Вскоре приехал Микоян. Что он рассказал отцу о своей беседе с Галюковым? Ни тот ни другой мне об этом не говорили.

Вместе они встретились с секретарем Краснодарского крайкома Воробьевым, он приехал их проведать и зачем-то привез в подарок отцу индюков. Воробьев фигурировал в рассказе Галюкова как одно из главных действующих лиц.

Возможно, его прислали проверить, чем занимается отец. Никто не знает, что доложил в ЦК Подгорному Воробьев. Он провел с отцом и Микояном целый день, вместе обедали. Переговорили обо всем. Отец подробно интересовался, как идут дела в крае, каковы результаты уборки. Все как обычно. Только в конце встречи отец поинтересовался как бы невзначай, что за разговоры с ним, Воробьевым, вел летом Игнатов. И, не дожидаясь ответа, добавил: «Говорят, снять меня собираетесь». Поведение отца Москве, видимо, представлялось загадочным. Он ничего не предпринимал. На всякий случай оповестили о намечаемых планах Малиновского. Вдруг отец надумает обратиться к нему. Малиновский, выслушав информацию, задал несколько малозначащих вопросов и согласился, что «старику» пора на покой.

В те дни, пока Брежнев находился в Берлине, в ЦК заправлял Подгорный. В кресле Председателя Совета Министров сидел Полянский. Все нити сходились к ним в руки.

Когда я приехал — это произошло, видимо, 11 октября, — то застал идиллическую, безмятежную обстановку.

На мой осторожный вопрос: «Что происходит?»— отец рассказал о своей беседе с Воробьевым. Отметив, что тот «все отрицал», флегматично заметил, что Галюков, наверное, ошибся или страдает излишней подозрительностью.

Я спросил, что мне делать с записью беседы Микояна с Галюковым. Мне казалось, что отец должен заинтересоваться, хотя бы прочитать ее. Отнюдь нет, он не выразил ни малейшего желания. Только бросил небрежно: «Отдай вечером Анастасу»…

В тот же вечер (12 октября 1964 года) в Пицунде, едва успели телевизионщики собрать свои кабели — они снимали репортаж об историческом разговоре с космическим кораблем, — как раздался звонок из Москвы. Кто звонил? Сегодня существует два мнения. В моих записях, сделанных вскоре после событий, и в памяти твердо держится — Суслов.

Все остальные свидетели утверждают — Брежнев. Можно предположить, что память очевидцев услужливо произвела подмену: первенство Брежнева в последующие годы обязывало его в тот день взять трубку. Я бы не сомневался в своей правоте, но меня настораживают слова Семичастного. В интервью, воспроизведенном в фильме «Переворот (Версия)», он утверждает, что Брежнев струсил и его силой волокли к телефону. Такая деталь запоминается, и ее трудно придумать. Так что, возможно, звонил и Брежнев. На самом деле, кто держал трубку в Москве, не имеет ни малейшего значения.

Москва настойчиво просила отца прервать отпуск и прибыть в столицу, возникли неотложные вопросы в области сельского хозяйства. Отец сопротивлялся: откуда такая спешка, можно во всем разобраться и после отпуска, время терпит. Москва упорно настаивала.

Кто-то должен был уступить. Уступил отец, он согласился вылететь на следующее утро. Положив трубку и выйдя в парк, он сказал присутствовавшему при телефонном разговоре Микояну:

— Никаких проблем с сельским хозяйством у них нет. Видимо, Сергей оказался прав в своих предупреждениях».

Итак, Хрущева предупредили о возможных опасностях, причем сделал это не кто-нибудь, а сын, которому отец вполне доверял. Однако Никита Сергеевич, видимо, и в самом деле поверил в свое величие и незаменимость. В июне рокового для себя 1964 года Хрущев отправился с парадным и политически совершенно бессмысленным визитом в Швецию. И не самолетом летал, а шел по морю на тихоходном теплоходе «Башкирия». Судя по всему, он потерял всякое чувство реальности. О последних хрущевских делах обобщенно и дельно сообщил один осведомленный столичный журналист.

«Вернувшись из Швеции, Хрущев в июле выступает на Пленуме ЦК КПСС с неожиданной для всех речью. Он дает понять, что на следующем пленуме, в ноябре, будет предложена еще одна реорганизация сельского хозяйства, а также реформы в области науки. Затем докладывает на Конституционной комиссии о том, как идет работа над проектом новой Конституции, высказывает ряд «предварительных замечаний» о принципах, которые должны быть заложены в основу проекта. И наконец, выступая 24 июля на расширенном заседании Президиума Совета Министров СССР, требует пересмотреть главное направление и задачи планирования на ближайший период (1966–1970 гг.). По его мнению, уж коль Программа партии предусматривает в ближайшем будущем построение коммунизма, необходимо взять решительный курс на то, чтобы благосостояние народа росло как можно быстрее. А для этого следует быстрее развивать производство средств потребления, не забывая, конечно, при этом о должном уровне обороны.

Поднялся всеобщий ропот… Одни стонали от того, что «пошли под хвост» плоды долгой и упорной работы по составлению народнохозяйственных планов и балансов. Других пугали «идеологические» аспекты грядущей государственной реформы. Третьи со страхом ждали обещанной «перетряски» кадров. Эта атмосфера недовольства, тревоги и неуверенности способствовала тому, что ряды «заговорщиков» стали быстро пополняться… А Никита Сергеевич тем временем разъезжал по стране, собирая материал для доклада, который он намеревался сделать на предстоящем Пленуме ЦК партии. Посетил Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан и Киргизию. Едва вернулся в Москву, вынужден был срочно вылететь в Крым, чтобы навестить там внезапно заболевшего Генсека Итальянской компартии П. Тольятги. Но не успел: когда он, Косыгин и Подгорный примчались в пионерский лагерь «Артек», им сообщили, что Тольятти умер 40 минут назад. Когда провожали тело покойного в Симферополь, загорелась машина с гробом.

— Не к добру это, — качали головами старики.

Хрущев едет в Чехословакию, а вернувшись, посещает выставки, осматривает новые виды оружия и ракетной техники, встречается с иностранными премьер-министрами, президентами, парламентариями. Выступает на Всемирном форуме молодежи и студентов. Наведаться же в Центральный Комитет времени совсем нет. Да и зачем? Ведь там Брежнев и Подгорный вроде бы со всем справляются…

А последние между тем продолжали забрасывать свою сеть, извлекая из нее то большую рыбу, то маленькую. Им так удалось поссорить с «первым» Г.И. Воронова — человека очень принципиального и сугубо делового».

Бесспорно, что наиболее решительным сторонником снятия Хрущева был жесткий и последовательный (хоть и скрытный после XX съезда) Шелепин. Его правой рукой был давний соратник по комсомолу и доверенное лицо Семичастный, возглавлявший в ту пору КГБ. Как бы не потрепал Хрущев это ведомство, но охрана Кремля, ЦК, госдач и всех членов высшего руководства была по-прежнему возложена на эти органы. Как и правительственная связь. Ясно, что решение высшего партийного ареопага практически проводили люди с Лубянки.