Борис Ельцин - Исповедь на заданную тему

Разговор на Политбюро получился непростой. Опять мне сказали, что есть партийная дисциплина, что мы знаем: вы там будете полезнее для партии... В общем, опять, ломая себя, понимая, что Московскую партийную организацию в таком состоянии оставлять нельзя, я согласился.

Потом я нередко размышлял над тем, почему Горбачев остановился на моей кандидатуре. Он, видимо, учел и мой почти десятилетний опыт руководства одной из крупнейших партийных организаций страны, и производственный стаж... К тому же знал мой характер, был уверен, что я смогу разгребать старые нагромождения, бороться с мафией, имея определенный характер и мужество, смогу капитально поменять кадры, - все это было предугадано. В тот момент действительно я оказался наиболее удачной, что ли, кандидатурой для реализации тех целей, которые он ставил. Соглашался я на тот пост с трудом. И не потому, что боялся трудностей, - я отлично понимал, что меня используют, чтобы свалить команду Гришина.

Гришин, конечно, человек невысокого интеллекта, без какого-то нравственного чувства, порядочности - нет, этого у него не было. Тшла напыщенность, было очень сильно развито угодничество. Он знал в любой час, что нужно сделать, чтобы угодить руководству. С большим самомнением. Он готовился стать Генеральным секретарем, пытался сделать всё, чтобы захватить власть в свои руки, но, слава богу, не дали.

Многих он развратил, не всю, конечно, Московскую партийную организацию, но руководство МГК - да. В аппарате сложился авторитарный стиль руководства. Авторитарность, да еще без достаточного ума, - это страшно. Сказывалось это все на социальных делах, на уровне жизни людей, на внешнем облике Москвы. Столица стала жить хуже, чем несколько десятилетий назад. Грязная, с вечными очередями, с толпами людей...

24 декабря состоялся Пленум Московского горкома партии, на котором выступил Горбачев. Освободили Гришина,- как всегда, по собственному желанию, в связи с уходом на пенсию, - это классический вариант отправки неугодных в отставку. Он предложил мою кандидатуру, что не вызвало, по-моему, ни у кого ни удивления, ни вопросов. Я буквально одной фразой высказал благодарность за доверие, сказал, что обещаю всем тяжелую, трудную работу... Пленум прошел спокойно.

А на февраль была назначена отчетно-выборная партийная конференция столицы - я предполагал, там будет главный бой. Старая гвардия Гришина попробует повернуть события вспять, и не только в Москве.

Нужно было сосредоточиться на подготовке к конференции.

Работая над докладом, я встретился с десятками людей, ездил на предприятия столицы. Анализируя обстановку, вместе со специалистами попытался найти оптимальный вариант выхода из кризисной ситуации. Мой доклад на конференции продолжался два часа, и Горбачев после его окончания сказал мне: "Подул сильный свежий ветер". Но сказал без ободряющей улыбки, с бесстрастным выражением лица.

Надо было менять бюро горкома партии, поскольку здесь кругом были люди Гришина. Гришин уже давно превратился просто в надутый пузырь. Авторитета у него не было никогда, ну а в тот момент, когда перестройка набрала обороты, его присутствие в Политбюро просто компрометировало высший орган управления партией. Горбачев всегда действовал не слишком решительно, с ним тоже он затянул, надо было, конечно, раньше снимать его с поста. Когда я принялся за московские завалы, воздвигнутые им и его людьми, внешне Гришин никак не проявил себя. Мне говорили, что он возмущался некоторыми моими действиями, но это были только разговоры, никаких конкретных шагов он не предпринимал.

Его пытались обвинить в различных махинациях, но никаких компрометирующих материалов против него работники правоохранительных органов не обнаружили. Мне сказали, что, по-видимому, они уничтожены. Я не исключаю такую возможность, потому что мы не обнаружили даже материалов по его вступлению в партию, а уж они-то точно должны существовать. В общем, имеется масса слухов о Гришине; но они ничем не подтверждены. Еще раз говорю, что, когда я пришел, его сейфы были пусты. Может быть, материалы о нем есть в КГБ, я не знаю.

Я предполагал, что он будет мешать мне, особенно в кадровых перемещениях. Он и сделал эту попытку, порекомендовав через подставных лиц на пост председателя исполкома Моссовета своего человека. Вообще всякий раз, когда дело касалось ключевых постов, я все время думал о том, что здесь может быть поставлен человек Гришина, и делал определенные ходы, чтобы исключить всякую возможность такого варианта. Я считал, что аппарат горкома, особенно те люди, которые проработали с Гришиным долгие годы, должны быть заменены. Эти аппаратчики были заражены порочным стилем эпохи застоя - холуйством, угодничеством, подхалимством. Все это было твердо вбито в сознание людей, ни о каком перевоспитании и речи быть не могло, их приходилось просто менять. Что я и делал.

Помощников заменил сразу, членов бюро, аппарат партийного горкома постепенно, но твердо и уверенно. И начал подыскивать людей. Второго секретаря горкома В. Захарова мне порекомендовали в аппарате

ЦК, последнее время он работал там, а перед этим - секретарем Ленинградского обкома партии.

На месте председателя исполкома Моссовета сидел Промыслов, печально известный не только москвичам. Тогда ходила шутка, и не без оснований: "Промыслов временно остановился в Москве, перелетая из Вашингтона в Токио". Ко мне он пришел на следующий день после моего избрания и прямо с порога начал: "Невозможно было работать с Гришиным" - и дальше много нелестного в его адрес. И тут же, без всякого перехода: "Как я рад, что вы, Борис Николаевич, стали первым секретарем!" И в конце сообщает, что у него открылось, оказывается, второе дыхание, он полон сил, которых, безусловно, хватит еще минимум на пятилетку. Пришлось его остановить и сообщить, что разговор пойдет совсем о другом. Я сказал достаточно жестко, что ему надо уйти. Он попытался сделать еще несколько заходов в мою сторону, но я сказал: "Прршу завтра к двенадцати часам принести заявление". И на прощание добавил: "Не опаздывайте, пожалуйста". В двенадцать часов он не пришел, я позвонил ему и сказал, что он, видимо, не обратил внимания на мою фразу, я предлагаю ему уйти по-хорошему, а можно ведь и по-другому... Он понял и через двадцать минут принес заявление.

После этого за два дня четыре группировки предложили мне четыре кандидатуры на пост председателя Моссовета. Каждая из них, я понимал, тащила своего человека. Всем было ясно, насколько важна фигура мэра города, как много от него зависит. Я решил использовать нестандартный вариант. Поехал на ЗИЛ. Пробыл там с восьми часов утра до двух часов ночи. Ходил по цехам, встречался с рабочими, специалистами, партактивом, конструкторами, руководителями подразделений. Но это был один угол зрения, а второй - я решил познакомиться с генеральным директором В. Г. Сайкиным, старался не упустить ни малейших деталей: как он разговаривает с рабочими, с подчиненными, с секретарями парткома, со мной. Несколько дней анализа - и пришел к мысли: он может стать хорошим председателем, конечно, не сразу, нужна будет помощь и поддержка. Переговорил по телефону с М. С. Горбачевым и изложил идею, он одобрил. Сайкин дал ответ не сразу, подумал, поразмышлял, но в конце концов согласился.