Петер Энглунд - Полтава. Рассказ о гибели одной армии

Высшие офицеры еще раз поскакали к ожидавшим под утренним солнцем шеренгам всадников. Снова началось обсуждение: из рядов доносились голоса как за, так и против капитуляции. Было совершенно очевидно, что Левенхаупт пытается склонить солдат к договору о сдаче, посылая офицеров задать наводящий вопрос и подчеркнуть серьезность положения. Теперь растерянные люди стали больше противиться мысли о сражении, и это вполне понятно, коль скоро высшее командование само проповедовало пораженчество. Некоторые соединения говорили о том, что не собираются подвергаться резне. Другие помалкивали, не желали отвечать на вопрос. Кавалеристов командиры спрашивали о том, готовы ли они идти в атаку на вражескую пехоту (шведская пехота, которой, собственно, положено было взять на себя эту задачу, была слишком малочисленна). Но и тут находилось немного охотников. Самая сильная тяга к бою оказалась — что более чем естественно — у тех, кто не принимал участия в состоявшемся три дня назад сражении. Эти части не понесли особого урона, и у них, в отличие от остальных, не были свежи в памяти картины страшной бойни. Пехота, которая приняла на себя главный удар и понесла самые крупные потери, меньше всех была настроена снова идти в бой; она соглашалась на капитуляцию.

На краю обрыва и на простиравшемся дальше плато стояли в ожидании русские силы. Они подтянули к откосу артиллерию, навели жерла орудий на шведские войска. По мере того, как шло время, нарастало и нетерпение русских. Командир батареи послал офицера к Меншикову, требуя разрешения открыть огонь. Ему велели подождать еще немного. На берег был послан ординарец, чтобы поторопить Левенхаупта с решением.

Хотя неразбериха в шведских войсках была частично преодолена, состояние их нельзя было назвать хорошим. Дисциплина хромала, заставить солдат подчиняться приказам было почти невозможно, едва ли не во всех соединениях часть людей отсутствовала. Демонстрируя свое нежелание сражаться, многие соединения начали палить в воздух, и над рекой загромыхали, отдаваясь эхом, ружейные залпы. Группы перебежчиков продолжали переходить к застывшим на месте русским линиям. Продолжались и безумные попытки перебраться на ту сторону Днепра. Поток отчаявшихся людей на утлых суденышках подпитывался казаками, которые сражались на стороне шведов: они предпочитали рисковать, переплывая широкую реку, нежели попасть живыми в руки русских. Они не без оснований страшились возмездия за свой бунт против царя. Но переправа через Днепр была сейчас едва ли не более опасной, чем раньше, из-за рыскавших по берегу неприятельских казаков и калмыков.

Чуть не пал жертвой калмыков и Йоханн Кристиан Шмидт, шестнадцатилетний обозный из Германии. Четырнадцатилетним мальчишкой он более или менее добровольно присоединился к находившемуся тогда в Саксонии шведскому войску. Подтолкнула его к этому не столько жажда приключений, сколько неудачное стечение обстоятельств. Родители Йоханна Кристиана послали его работать в питейное заведение в Лейпциг. Хозяин заведения был человек суровый и грубый, так что, когда однажды мальчику случилось разбить сосуд с вином, он почел за лучшее дать деру. Йоханна Кристиана спрятал у себя шведский капитан Вильхельм Беннет из Обу, который знал мальчика по кабаку. К сожалению, выяснилось, что рассерженный хозяин отнюдь не собирается прощать Йоханну Кристиану его промашку и разыскивает его едва ли не с собаками. Пришлось мальчику переодеться в шведское платье, а когда армия в 1707 году покинула Саксонию, он пошел с ней, став денщиком приютившего его капитана.

Болезни, голод, пытки, лишения и массовая гибель людей, которые ему пришлось повидать за эти годы, отвратили его от воинского поприща. Когда он недавно наблюдал, как масса имущества и провианта сгорает в огне, он подумал: видели бы это зрелище саксонские крестьяне, с которых шведы сдирают огромную контрибуцию.

Его полк, драгуны Мейерфельта, стоял за принятие боя, и они уже начали готовиться к прорыву. Начал готовиться и Йоханн Кристиан: он поскакал туда, где ночью был бивак его полка и где дымился брошенный и частично сожженный обоз. Среди повозок юноша обнаружил пару ящиков, которые решил просмотреть. Он уже закинул найденные там продукты и одежду на коня, как вдруг увидел приближающегося калмыка. Тот с копьем наперевес скакал прямо на него. Всадник явно вознамерился прикончить юношу. Йоханн Кристиан вскочил в седло и сломя голову понесся через кавардак повозок и багажа. Однако конь у калмыка был резвее, и расстояние между ними на глазах таяло. В конце концов между немецким юношей и его преследователем осталось всего ничего — одна подвода. Йоханн Кристиан понял, что в любую минуту его может проткнуть длинное копье. И тут прогремел выстрел. Уверенный, что это стрелял калмык и его ружье разряжено, юноша поворотил коня. Но, развернувшись, обнаружил, что его преследователь лежит, бездыханный, на земле, а его лошадь с пустым седлом удаляется в сторону находящегося поблизости отряда калмыков. Оказывается, совершенно незнакомый Йоханну Кристиану шведский драгун, присев за повозкой, подстрелил калмыка из своего карабина. Несколько мгновений немец обозный ошеломленно смотрел на убитого, потом перевел взгляд на человека, застрелившего его. Драгун подскочил к мертвому телу и снял с него все ценное. Коротко поблагодарив своего спасителя, Йоханн Кристиан Шмидт погнал коня обратно в полк — как он думал, на прорыв.

Однако среди шведского генералитета мало кто продолжал толковать о прорыве. Высшие офицеры в очередной раз собрались у Левенхаупта: солдатский опрос опять-таки не дал однозначного результата. Командир Уппландского драгунского полка Веннерстедт сказал, что его соединение готово сражаться, однако у них нет пуль, ядер и пороха. Начальники Конного полка лейб-гвардии, конницы лена Обу и лейб-драгун сообщили, что «их полки драться хотят». Драгуны Мейерфельта и Смоландский кавалерийский полк вроде тоже были настроены прорываться из окружения. А все пехотные полковники во главе с Поссе доложили, что их солдаты, по причине своей малочисленности, стоят за соглашение о сдаче. (Один полковник заявил, что в строю находится всего около 700 пехотинцев. Даже если эта цифра и кажется заниженной, не приходится сомневаться в том, что пребывавшие в шоке и здорово потрепанные пехотные полки плохо поддавались построению.) Многие командиры кавалерийских частей, в их числе и неуравновешенный Карл Густаф Дюккер, были настроены откровенно пессимистически. Прибывший от русских посланец настаивал на скорейшем ответе. Напряжение усиливалось. Левенхаупт запросил еще времени, чтобы посоветоваться с командным составом, — и получил его. Пора было принимать решение.