Иоганн Тунманн - Крымское ханство

Тунманн старается придать своему очерку Крымского ханства характер сугубо ученого, беспристрастного, «объективного», «аполитичного» исследования к описания. Однако эта его тенденция не может нас обмануть, не может скрыть тех идеологических, политических позиций, на которых стоит автор, хотя он и проявляет их в совершенно завуалированном, сообразно его эпохе, виде, а может быть даже и невольно.

Из тех двух основных классовых сил, которые в его эпоху боролись за политическую власть, буржуазии и помещиков-феодалов, Тунманн, несомненно, принадлежал к буржуазии и следовал ее идеологии. Проявлял он ее очень мягко, осторожно, побаиваясь, видимо, власть имущих, но все же проявлял. Как представитель прогрессивного, восходящего, борющегося класса, он трезво, критически смотрел на действительность. Поэтому его очень интересуют социальные [10]взаимоотношения в Крымском ханстве. Он их четко характеризует в качестве феодальных и проводит решительную аналогию между ними и западно-европейскими, что для нас является весьма ценным наблюдением. Он ярко выявляет классовый характер ханской власти, находящейся в полной и формальной и фактической зависимости от феодалов, и притом от феодальной верхушки «Крым-беги, говорит он, т. е. представители четырех сильнейших феодальных родов, — это то же самое, что западно-европейские пэры». Четко и, несомненно, негодующе характеризует он класс феодалов, мурз, имея при этом, конечно, на прицеле своих отечественных феодалов: «Мурзы проживают в своих деревнях и живут на подати, собираемые со своих подданных. Простые татары — не что иное, как вассалы этих мурз». Отношения феодалов между собой, к ханской власти, к отдельным конкретным ханам, отношение ханов к турецкому правительству, — все эти внутриклассовые взаимоотношения правящего феодализма он трактует со всегдашней тонкой завуалированной иронией.

Ту же насмешливость проявляет он и в отношении религии, как это полагалось его просвещенно-вольтерьянствующей эпохе. «В татарских школах объясняется коран и преподаются другие менее важные науки», — острит он, адресуя эту стрелу, конечно, не столько мусульманской, сколько религиозной школе вообще. Не забудем, что сам Тунманн, как королевский прусский профессор, состоял под началом игравшего в прогрессивную просвещенность Фридриха Великого.

Часто проявляется у автора тенденция идеализировать a la Жан-Жак Руссо чужие, культурно ниже стоящие народы. Характеризуя крымских татар, ногайцев, черкесов и т. д., он всех их находит и приветливыми, и гостеприимными, и мужественными, и честными, и благородными, и добродушными, и любящими справедливость, и обладающими живым и восприимчивым умом, и т. д. При этом он, конечно, совсем ее считает нужным эти ходячие добродетели как-то классово дифференцировать. При такой огульной идеализирующей схеме трудно, конечно, избегнуть комического. «У буджакских ногайцев, — говорит он, например, — важнейшим средством пропитания служит грабеж и добыча. Больше всего они грабят молдаван… Вообще же они честны, добродушны, гостеприимны и мужественны». Только одним армянам от Тунманна достается [11]почему-то беспощадно: «Они ленивы, нечестны, грязны и невежественны».

Буржуазно-либеральные поползновения автора не могли быть, конечно, во всем последовательны. Описывая Крымское ханство в годы величайшего нажима на него со стороны захватнической политики правительства Екатерины II, автор должен был занять какую-то позицию в этом вопросе, стать на ту или другую сторону. Несмотря на свой либерализм, он не увидел величайшего насилия и издевательства российской дворянской монархии над трудящимися Крыма и, видимо, оказался в плену у той либерально-просветительной мистификации, которой Екатерина II перед лицом просвещенной Европы умела прикрыть свою захватническую политику и которая напустила розового тумана и не на такие умы, как Тунманн. Он определенно стоит на стороне захватницы, он иногда повторяет те измышления, которые она пускала в ход для оправдания своей завоевательной агрессии. Он формулирует результат Кучук-Кайнарджийского мира так:

«Русские отняли у этого государства (Крымского ханства) большие территории и даже утвердились в Крыму. [3] Керчь — Еникале. За то они покончили с османской верховной властью и восстановили для государства давно утраченную им независимость».

Это явный перепев оправдательных концепций екатерининского правительства.

Он неоднократно повторяет российскую версию о том, что ногайцы, кочевавшие в материковой части ханства, в 1770 г. (в начале русско-турецкой войны) «сами» подчинились царской власти и «добровольно» переселились на Кубань. Это опять перепев тех же концепций. Вся Европа льстила Екатерине II, превозносила ее и побаивалась. У Тунманна были для этого, может быть, и свои соображения.

Характерной чертой изложения Тунманна является его историзм. Описывая основную часть ханства — Крымский полуостров, он после физико-географического очерка дает прежде всего обширный очерк истории Крыма, первый, как мы уже указывали, и почти единственный в крымской историографии связный очерк всей истории нашего полуострова. При [12]изложении классового состава, государственного устройства, национального состава, экономики и т. д. он все время дает обширные исторические справки и экскурсы. Перечисляя населенные места, он о каждом из них дает исторические сведения. Он останавливается даже на таких, которые не имели в его время уже жителей и представляли собою развалины, городища крупного историко-археологического значения (Херсонес, Инкерман, Мангуп, Чуфут-Кале, Эски-Кермен), причем на этих городищах он останавливается иной раз подробнее, чем на существующих городах. Описывая материковые части ханства — Восточный и Западный Ногай, Едисан, Буджак и Кубань, — он каждую из них снабжает пространным обзором ее истории, с древнейших, ему известных, времен до своих дней. Излагая прочие стороны характеристики этих стран, описывая поселения, он опять делает множество исторических отступлений.

Этот историзм является неотъемлемой, существенной чертой географа XVIII века и исходит от того культивирования знаний об античности, которое тянется через все столетия от Ренессанса к XVIII веку, являясь основой всякой тогдашней образованности и эрудиции. Историзм этот культивировался в равной мере и идеологией отходящего феодализма, и наступающей буржуазией, разница была лишь в предпочтениях, оказывавшихся определенным историческим эпохам и явлениям и в делавшихся выводах. Тунманн огромное внимание оказывал античной истории Крыма, получив, как истый сын XVIII века, основательную подготовку в этой области, но он не меньше интереса уделяет и последующим периодам, и раннему средневековью, и татарской эпохе, в частности истории Крымского ханства, выказывая в этих разделах недюжинные знания, далеко несвойственные рядовому европейскому ученому его времени. Это его специфическая черта.