Снегов Снегов - Прометей раскованный

— И вот свершается! — торжественно продолжал Ланжевен. — Прошлый и этот год принесли нам открытие двух новых кирпичиков, из которых сложено вещество мироздания: нейтрона и позитрона. И я с большим удовольствием предоставляю слово моему молодому другу Фредерику Жолио, который от имени мадам Ирен Кюри и своего сообщит, как они в серии изящных экспериментов обнаружили обе эти новые частицы — нейтроны и положительные электроны.

Ланжевен сел, жестом показав Жолио, что тот может начинать. Худое, резко очерченное лицо Жолио покраснело, голос звучал нетвёрдо. Ирен положила руки на стол, наклонилась вперёд; она волновалась не меньше мужа. Мария Кюри улыбалась, она понимала смятение зятя, впервые выступавшего на таком блестящем собрании. Сама она участвовала во всех Сольвеевских конгрессах, начиная с первого в 1911 году, и, было время, тоже робела, докладывая. Ничего, пусть поволнуются, работа их не встретит худого приёма, они настоящие физики. Правда, в прошлом году дочери и её мужу обидно не повезло. Ирен с Фредериком наблюдали нейтроны, но не догадались, что имеют дело с новыми частицами, а отнесли эффекты опыта за счёт гамма-лучей, приписав им прямо-таки фантастическую энергию... Долго ещё физики ухмылялись, вспоминая это объяснение. А вот Джеймс Чедвик только узнал об опытах Ирен и Фредерика, мигом повторил их, всё было так же, как и у парижан, но объяснение иное — и Чедвик открыл нейтроны. Досадная, досадная неудача!.. Каким уверенным стал голос Фредерика! Отлично докладывает, и слушают его отлично. Резерфорд что-то шепчет Чедвику, одобряет, это ясно. Чедвик невозмутим, он всегда невозмутим, откинулся назад, слушает. Второй неудачи не будет, будет заслуженный успех!

А Жолио, справившись с волнением, кратко и точно рассказывал о «проникающем излучении атомов под воздействием альфа-лучей» — так он назвал сообщение. Как и другие докладчики, он повторял недавно опубликованные работы — сводка фактов, мысли и предположения... Бомбардируя альфа-частицами различные элементы, они наблюдали излучение протонов. Нового здесь нет ничего, протонное излучение давно открыто в лабораториях Резерфорда. Однако когда они взяли лёгкие элементы, в частности алюминий, то ядра этих элементов выбрасывали не протоны, а частицы иного сорта. Исследование фотографий это с убедительностью доказывает.

— Мы считаем установленным существование принципиально нового типа излучения — нейтронно-позитронного, — закончил Жолио и сел.

Мария Кюри ласково кивнула зятю. Зал наполнил гул голосов. Резерфорд сказал ученикам:

— Надо проверить у нас!

Мария Кюри с радостью услышала возглас «патриарха атомной физики» — Резерфорд перепроверял только многообещающие опыты.

Ланжевен предоставил слово Мейтнер.

И снова в зал возвратилась напряжённая, уважительная тишина. Маленькая женщина в тёмном платье с фигурными вырезами и большим белым воротником беспощадно опровергала доклад Фредерика Жолио. Она у себя заинтересовалась сообщениями из Парижа о нейтронно-позитронпом излучении. Она повторила опыты парижан. И ни разу — она повторяет: ни разу — не обнаружила ни нейтронного, ни позитронного излучения. Были давно известные протоны — ничего, кроме протонов! Ей не хотелось бы говорить резкости, но она должна признать, что якобы найденные в Париже новые модные частицы, нейтроны и позитроны,— не больше чем привидения!

Ирен гневно впилась глазами в Мейтнер. Нет, дама из Берлина прямо не упрекала «своих уважаемых парижских коллег» в неряшливости эксперимента. Резких формулировок не было, она предоставила самим слушателям делать их, она лишь неумолимо подводила их именно к таким выводам.

— Продолжаем прения, — бодро сказал Ланжевен. Он ещё сильнее склонил голову набок, стараясь показать своим видом, что ничего чрезвычайного не произошло, обычная научная дискуссия, в споре выясняется истина.— Доложены интересные факты, высказаны противоположные мнения, нужно в этом разобраться.

Он и сам чувствовал, что разбираться больше не в чём: Мейтнер камня на камне не оставила от опытов супругов Жолио-Кюри. И она умело воспользовалась прошлогодней оплошностью молодых физиков, которые не открыли наблюдаемые ими нейтроны лишь потому, что поспешили с выводами. Она прозрачно намекала, что повторяется прошлогодняя история: эти парижане жаждут сенсаций — черта, не имеющая ничего общего с серьёзной наукой...

И выступивший за Мейтнер Эрнест Лоуренс подтвердил её выводы. Он тоже в своей великолепной, оборудованной совершенными приборами лаборатории воспроизвёл опыты парижан, но не получил их результатов. Он, как и Мейтнер, считал, что нейтронно-позитронное излучение не больше чем призрак.

По выражению лица Резерфорда было видно, как менялось настроение в зале. И Мейтнер, и её берлинский друг Отто Ган бывали у него в Кембридже, он высоко ценил точность их работы. Не менее убедительным было и свидетельство американского физика.

И, когда Лоуренс закончил речь, Резерфорд сказал ученикам:

— Перепроверки не требуется. Парижане ошиблись.

Мария Кюри услышала и эти слова. Она почувствовала усталость. Здоровье, расшатанное многолетней работой с радиоактивными препаратами, стало совсем плохим. Врачи не хотели пускать её в Брюссель, они побаивались опасных волнений. «Волнения на конгрессе?» — удивлялась она. Разве там она не будет среди добрых знакомых? И разве ей не доставит радости познакомить друзей с продолжателями её работ, дочерью Ирен и зятем Фредериком? Возможно, врачи были правы. Конгресс ей принесёт скорей огорчения, чем радости.

Когда Ланжевен объявил перерыв, Мария Кюри подошла к дочери.

— Не огорчайся, — устало сказала Мария Кюри. — Возможно, и не всё в соображениях Мейтнер правильно, но прислушаться к критике стоит.

— И не подумаю! — с негодованием воскликнула Ирен. — Педантичность здесь, кажется, спутали с основательностью. Мейтнер весь свой пыл тратит на уточнение запятых и не видит главного!

— Она докладывала о тщательно проведённых экспериментах. И опровергнуть её можно лишь столь же точными экспериментами.

— Что я немедленно и сделаю в Париже! — отрезала Ирен.

Фредерик Жолио беседовал с Ланжевеном. На Жолио возражения Мейтнер произвели большее впечатление, чем на Ирен: та возмущалась, он растерялся.

Мария Кюри, приблизившись, молча слушала, как Ланжевен советовал Жолио поставить контрольные опыты.

— Кто-то из вас прав, но кто — могут решить лишь новые эксперименты. Возражения мадам Мейтнер и Лоуренса основательны, но не окончательны.— Ланжевен ласково взял Марию под руку: — Боюсь, на вас эта история подействовала сильней, чем на ваших детей, Мари, — сказал он, отводя её в сторону. — Бог мой, мы столько испытывали в своей жизни огорчений! Щадите свои нервы, Мари. Вам нужно отдохнуть. Я провожу вас.