Георгий Соломон (Исецкий) - Среди красных вождей том 2

— Вы кончили? — спросил я, должно быть, очень холодным тоном, едва сдерживая накипавшее во мне негодование.

— Да, я кончил, — проскрипел Гуковский, — и жду вашего ответа.

— Мой ответ будет краток, — ответил я. — Я назначен полномочным представителем Наркомвнешторга в Эстонии и, согласно приказу Политбюро, прибыл для принятия должности от вас. Вы мне предъяв­ляете частные письма Чичерина, Крестинского и Аванесова. Не вхожу в оценку их, но все эти письма в двух словах уголовное преступление…и все ваши корреспон­денты просто уголовные преступники…Ни в какие сделки ни с вами, ни с вашими «уголовными друзьями» я входить не намерен, и буду вести ту линию, которая мне указана моим правительством…

— Так что же… хе-хе-хе… по вашему, я тоже «уго­ловный преступник»… как и мои… хе-хе-хе… «уголов­ные друзья»?

— Я все сказал, и больше мне нечего прибавить, можете делать, какие угодно выводы, — ответил я вста­вая.

— А, вот что, — просипел он, глядя на меня озлобленным, точно злая крыса, взглядом своих гнойных глаз. — Так, значит, вы объявляете мне войну?! Что же, будем воевать… Только, смотрите, не было бы хуже для вас, — многозначительно постучал он пальцем по столу. — Я настою, и вас отзовут, и не только отзовут, а еще и познакомят с тем учреждением, где мой друг Аванесов членом коллегии… с ВЧК… И note 12 Note12 345 вас не спасут ни ваш друг Красин, ни ваш друг Меньжинский, этот чекистский Дон-Кихот, от подвалов ВЧК и от того, чтобы Вы под гул грузовика пе­реселились в лучший мир … Ха-ха-ха! —зло и нагло расхохотался он.

Я направилсяк двери, не прощаясь.

— Подождите!.. Куда же вы? — вдруг испугался он. — Ведь нам надо еще договориться… мы еще не кончили…

— Чего же еще договариваться? — спросил я.

— Все уже переговорено… все выяснено… Я сегодня же выезжаю обратно в Москву, — заявил я.

— В Москву?! — скоре удивился,чем испугался он. — Зачем?

— Об этом я скажу в Москве…

Вдруг он сразу переменил тон. Стал противно любезен:

— Постойте, Георгий Александрович… Ведь мы же с вами старые товарищи… нельзя же нам так… здо­рово живешь… Какое впечатление на всех окружающих… Это не годится, — говорил он, явно неподготовленный к такому выходу. — Ведь мы же можем договориться… Хотя мне и пишут, что вы человек очень решительный, но нельзя же так…

Я молча стоял со шляпой в рук. Он продолжал:

— Ну, я согласен… Вы хотите ревизии? Пусть бу­дет ревизия! Ловите старика Гуковского… хе-хе-хе… это­го мошенника, развратника!… Я все знаю, что обо мне говорят…

В конце концов в это наше первое свидание мы договорились с ним, что на другой день Никитин начнет ревизию, проверит все книги, наличность, суммы в note 13 Note13 346 банках и пр. Само собою, я ни в какой торг с ним о моих обязанностях не вступал и сказал, что буду держаться того назначения, которое мне дало Политбюро, и действовать на основании имеющейся у меня государ­ственной доверенности.

— Ну, а вот еще вопрос, — сказал Гуковский. — Как будет с моими сотрудниками? Оставите вы их на их местах?

— Я их не знаю, ваших сотрудников, — ответил я. — Я пригляжусь к ним и тогда решу этот во­прос.

— Ну, хорошо, а моего секретаря по коммерческой части, Эрлангера, вы оставите при себе?

— Эрлангера? — переспросиля. — Вы шутите? Конечно, нет. Он мне не нужен.

— Напрасно… хе-хе-хе… напрасно…

Далее мы сговорились с Гуковским по сложному вопросу о распределении и разделении наших функций. В мирном договоре с Эстонией пункт о взаимном обмене посланниками не был оговорен и об этом пред­стояло договориться особо. Сделано это было для того, чтобы не затягивать мирные переговоры и скоре начать торговые сношения. Это то и дало основание Чичерину для его второго письма, о котором я выше упоминал. Само собою, в интересах сохранения престижа моего прави­тельства, я не хотел, чтобы шли толки о моих недоразумениях с Гуковским и вообще давать пищу для продолжения скандала. А потому я охотно пошел навстречу распределению между нами обязанностей. Мы догово­рились, что он сохранит за собою все дипломатические права, я же веду только торговые дела. Поэтому он ( во избежание скандала) сохраняет за собой — но только чисто формально, обязуясьне пользоваться им — note 14 Note14 347 право подписи для банков, передает мне все хранящиеся суммы в банках и сообщает им о том, что чеки и всякого рода корреспонденции буду подписывать я и пр.

Все было бы хорошо, если бы я имел дело с честным человеком, но, как увидит читатель из дальнейшего, Гуковский не стеснялся нарушать это соглашение…

В тот же день после обеда я вновь посетил Гуковского. По-видимому, утренняя беседа произвела на не­го некоторое впечатление и мы, относительно, спокойно говорили с ним о помещении для моего кабинета и для моих сотрудников.

Он усиленно навязывал мне оста­вить на занимаемых ими местах своих сотрудников. но я категорически отказывался от решительного ответа, говоря, что должен предварительно к ним приглядеться. По поводу моего кабинета он тоже сделал мне оригинальное предложение:

— Вот, что я вам хочу предложить, Георгий Александрович… отчего бы нам с вами не помещаться в одном и том же кабинете, здесь у меня?.. Вот здесь мой стол, а там ваш…

Я со смехом отклонил этот идиллический проект. Тогда он снова перешел к вопросу об Эрлангере и стал настойчиво советовать оставить его при мне.

— Ведь он очень дельный молодой человек, — говорил он, зная, конечно, что Эрлангер мнехорошоизвестен. — Ведь у меня вся коммерческая часть толь­ко на нем и стоит, только им и держится…

— Полноте, Исидор Эммануилович, — ответил я — вы же хорошо знаете, как я отношусь к нему… Не будем же ломать комедии и тратить время на бесполезные разговоры…

— Нет, это не бесполезный разговор, — упрямо note 15 Note15 348 стоял он на своем. — Я потому настаиваю, чтоэтопрямо гениальный коммерсант, который был бы вам очень полезен… он знает мою систему работы…

— Да, вот потому то он мне и не нужен, — возразил я. — Ведь вы же знаете, что я, мягко выражаясь, не признаю вашей системы, и вовсе не хочу хранить традиций этой системы, мною осужденной…

— Напрасно… — твердил он свое, — напрасно… моя система есть единственно правильная…

И тут он, ища, по-видимому, во мне сочувствия, стал рассказывать, как на этого «преданного делу и советской власти» Эрлангера сыпались самые грязные до­носы и как ВЧК стала настойчиво требовать его откомандирования в Москву. И, вынув и показывая мне свою переписку об этом с Дзержинским, он тоном провинциального актера на роли «благородного отца», продолжал: