Клод Фаррер - Корсар

- А теперь, ради всех святых, целить метко, комендор!

Луи Геноле помолился Господу Богу. Это бывало так редко, что команда заволновалась. Головной голландский корабль был уже на расстоянии выстрела.

- Бортовой залп! - крикнул Луи.

Десять пушечных выстрелов прозвучали как один.

Секунд двадцать царила кромешная тьма; густой дым окружал весь фрегат. Задохнувшись, Луи начал кашлять. Но пока он старался наклониться над палубаком, напрягая, как только мог, зрение, чтобы все-таки рассмотреть маневр неприятеля, на полуюте под резкими шагами заскрипели доски, и повелительный голос покрыл пушечный грохот:

- Спускаться! Чертова перечница!

Луи, подскочив от буйной радости, обернулся и увидел Тома.

Услышав голос капитана, - хозяина после Бога, - рулевой и крюйс-марсовой непроизвольно повиновались. Сразу же, несколько отойдя от ветра, "Горностай" в четверть минуты удвоил, потом утроил скорость. Не успели истечь эти пятнадцать секунд, как ужасный грохот от соединенной пальбы всех шестидесяти тяжелых орудий разом потряс воздух, и вихрь огромных ядер прожужжал, как прожужжали бы сто тысяч майских жуков, летящих сплошным роем; линейный корабль ответил всем своим ужасным бортовым залпом. Но залп этот пролетел вдалеке от цели и только изрешетил воду, упав частым градом за кормой фрегата, на расстоянии верных тридцати саженей, так как "Горностай" был еще, к счастью, закрыт завесой собственного дыма, и голландские канониры, которые могли видеть свою мишень лишь сквозь густое облако, иначе говоря, совсем не могли ничего разобрать, хотя бы даже клотика на мачте, навели свои орудия наугад и выстрелили наугад же, полагаясь на скорость, которую эта мишень, сейчас невидимая, только что на их глазах развивала. Таким образом, хитрость Тома увенчалась полным успехом.

Итак, на сей раз "Горностай" вышел невредимым из этого дыма, который так хорошо его защитил. И глазам Тома представилось поле битвы. По левому борту виднелись убегавшие в смятении конвоируемые суда, смочив до вятки все свои паруса (Поливая старые паруса водой, заставляли ткань уплотняться и сильнее наполняться ветром.), чтобы бежать поскорее. С правого борта господа де Габаре и д'Артелуар храбро сражались, задерживая около своих двух кораблей всю свору тех же пяти противников, которые на них напали впятером против двоих, "чтобы разом покончить", и из которых теперь ни один, после обмена двадцатью или тридцатью залпами, не смел отстать ни на шаг от своих четырех товарищей, из боязни, что как только их останется всего четверо вместо пяти, их мгновенно победят и принудят к сдаче. А недалеко от "Горностая" четыре других голландца старались еще пуще маневрировать с целью настигнуть коммерческие суда. Но из этих четырех один, самый крупный, все еще задерживался храбрым "Приливом", а другой, тот, который только что дал залп по "Горностаю", - скрывался пока в облаке собственного дыма, как это недавно было с фрегатом. Оставались, значит, два последних, которые управлялись так, чтобы пройти впереди "Горностая".

- Смотри, - сказал Тома, пока канониры перезаряжали пушки, - что это там водрузили эти паршивцы на топе своей грот-мачты?

Луи направил туда свою подзорную трубу.

- Бог ты мой! - вскричал он.

- Говори! Что это?

- Бог ты мой!

- Да что же, черт подери?

- Метла!.. (Начиная с 1653 года, со времен войны с Англией, у голландцев вошло в обычай, победив неприятеля, поднимать на грот-мачте метлу в знак того, что они могут, если только пожелают, вымести с моря всех врагов.)

Тома, побледнев от злости, два раза перевернулся на месте, как бы ища где нибудь скорой мести. Наконец, подняв глаза к своей грот-мачте, он крикнул:

- Спаситель Равелина! Где мой личный флаг?

- Твой флаг? - спросил Геноле.

- Да, черт тебя подери! Мой ярко-красный, мой кроваво-красный флаг, чтобы крикнуть этим мерзавцам мое настоящее имя. Поднять его сейчас же!

Два молодых матроса, перепуганные взглядом капитана, бросились к ящику с флагами. Через секунду упомянутый "Ягненок", которого все одиннадцать провинций страшились больше чумы и тяжкой смерти, развевался по ветру.

- Лево руля! - вопил Тома в ярости. - Изготовиться к повороту! Вытянуть бизань-шкоты, блинд на гитовы!

И экипаж повиновался, оторопев. Даже Луи Геноле сначала ничего не понял в этом странном маневре, ставившем "Горностая" на довольно долгое время против ветра, лишая его хода и затрудняя управление, - и все это ближе кабельтова от носа обоих голландцев, которые еще не вступали в бой. Они как раз подходили, идя борт к борту, фордевинд, под новенькими парусами, надутыми, как полные бурдюки, и при каждом ударе килевой качки их решетчатые помосты на гальюнах обдавались морской пеной. Можно было уже рассмотреть черные жерла их пушек, направленные вдогонку. Еще одна минута, и они бы опередили фрегат, взяв его между двух огней, раздробив его своими тройными залпами, в четыре или пять раз более сильными, чем его одиночные залпы, - залпы слабенького фрегата.

Но Тома опять командовал:

- Заряжать по правому борту! Комендоры, смелее! Полный ход назад! По-прежнему по мачтам! И верно наводить! Марсовые левого борта, по вантам! Право руля! Потравить, блинда-шкоты! Бизань на гитовы! Комендор, товсь! Бортовой залп!

На этот раз команда поняла. Поднялся восторженный крик, покрывший грохот орудий. Тома-Ягненок не сделал поворота на другой галс! Он только притворялся и еще раз надул врага! Голландцы, видя неподвижность фрегата, не придержались к ветру, чтобы помешать его маневру, и, не придержавшись, не успели вовремя открыть своих батарей. "Горностай", выпустив залп, переходил теперь на правый галс и бросился под бушприт одного из судов, вместо того, чтобы пройти между обоими. Из-за дыма судно это почти ничего не видело, разве только огонь. И оно налетело на фрегат с такой силой, что разбило об него свой блинд, ватерштаги и гальюн и, кроме того, разнесло штаги, ванты и фардуны. Его фор-марсель упал вниз, увлекая за собой брамсель, грот-марсель и даже крюйсель, - иначе говоря и весь рангоут, главной составной частью которого является бушприт, без которого все остальное рушится. "Горностай", впрочем, тоже сильно пострадал от такого столкновения, так как все три его марселя также обрушились. Но тем не менее за ним оставалось большое преимущество: прицепившись, как сейчас, к носу судна, он мог пользоваться против него всеми орудиями правого борта, стоило их только перезарядить; оно же не могло бить по нему ни одной своей пушкой.

Тома, смеясь, как он умел смеяться, во все горло и с торжествующим лицом, широко разевая рот и скаля зубы, сказал Лук

- Не правда ли, этот корабль так же попадет в наши лапы, как и тот, набитый золотом, галеон? Луи кивнул.