Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

- Я же не виновата, что в нашей жизни все так случилось, - быстро заговорила Лиза, тоже поднимаясь. - Что судьбы наши не зависят от нашей воли! И ведь не я же толкнула тебя (у нее страстно прорвалось это нечаянное "ты", и она на один миг остановилась)... толкнула на путь, который отнял меня у тебя!

Он стоял неподвижно. Она опомнилась, провела рукой по лбу, точно снимая наплывшее головокружение.

- Никогда за всю жизнь и ни в чем я не думал вас обвинять, - сказал Кирилл. - Вы поступали, как свободный человек, потому что были свободны. Наши отношения тогда, в юности, не приневоливали ни вас, ни меня. Я думаю, тем меньше они могут к чему-нибудь обязать сейчас.

- Простите, у меня вылетело это, потому что вы начали о моем замужестве. Я считала себя тогда жестоко наказанной за то, что не нашла сил ожидать вас или пойти за вами... (Она глядела на него почти с гневом, подняв голову.) Теперь вы хотите уверить меня, что я еще больше была бы наказана вашей жестокостью, если бы пошла за вами!

Снова, точно возвращенная к действительности его растущим изумлением, Лиза приложила ладони ко лбу. Отведя взгляд, она увидела Извекову, стоявшую в дверях соседней комнаты.

- Я, не желая того, слышала разговор, - сказала Вера Никандровна, - не обижайтесь. Вы пришли и к сыну, и ко мне, ведь так?

- Я очень надеялась на вас! - с покорной усталостью ответила Лиза. Воля ее иссякала, и - казалось - уже не загорится больше ни возмущение, ни отчаяние мольбы.

- Я все понимаю, - сказала Вера Никандровна, осторожно приближаясь к Лизе. - Просьба ваша не нуждается в объяснении. И Кирилл извинит упреки в бессердечии... даже в жестокости.

Она взглянула на сына, точно подсказывая, что он должен с ней согласиться. Он не отозвался.

- Я только подумала, - продолжала она, - может быть, вы напрасно воскресили прошлое. Оно - плохой помощник. Его все равно немыслимо забыть. И мне вы разве что сильнее напомнили, как Меркурий Авдеевич отказался помочь, когда Кирилл нуждался в помощи. Или как мы вместе с вами напрасно стучались в ледяные стены, за которыми подвизался тогда и господин Ознобишин... если это тот самый Ознобишин...

- Боже мой! - прошептала Лиза.

- Я ведь не вас укоряю этим прошлым, поверьте! - волнуясь и боясь, что Лиза не даст договорить, торопилась Вера Никандровна. - Но разве заслужили упрека в бессердечии люди, которые испили до дна самую бесстыдную жестокость прошлого и в борьбе с ней готовы теперь отдать жизнь?

- Нет, нет, - вдруг твердо остановил ее Кирилл, - это неверно. Я не хочу действовать кому-нибудь в отместку.

- Конечно, конечно, Кирилл! Я же знаю, ты не способен действовать из каких-либо личных побуждений, - обрадованно и с гордостью подхватила мать.

- Подумайте! - в изнеможении воскликнула Лиза... - Неужели я здесь для того, чтобы слушать это разбирательство?! Неужели мне легко было прийти сюда к вам, к вам! - повторила она, порываясь шагнуть к Извекову. - Скажите же прямо, что вы отказываете мне... и я уйду!

У нее недостало сил сделать этот последний шаг к Кириллу. Она ухватилась за спинку стула и хотела опуститься. Но, словно продолжая расслабленное свое движение, она нагнулась и упала. Однако это не было падением - Лиза удержалась на коленях и стояла именно так, как будто нарочно хотела упасть на колени и стоять перед Кириллом, поднимая к нему отяжелевшие руки.

Он стремительно взял ее за эти протянутые руки, и Вера Никандровна кинулась к Лизе, чтобы поднять ее. Но в этот момент новый голос, которого никто не мог ждать, испуганно раздался в комнате:

- Что это? Что?

Все посмотрели на дверь, оставленную полуоткрытой с тех пор, как пришла Лиза.

Аночка, стоя в передней и распахнутыми руками упираясь в косяки, клонилась вперед, в комнату, будто через силу остановившись на полном бегу.

Кирилл тотчас выпустил руки уже поднявшейся Лизы и пошел навстречу Аночке.

Но она, минуя его, подбежала к Вере Никандровне, наскоро много раз поцеловала ее, огромными глазами взглянула на Лизу, поздоровалась с ней и только потом обернулась к Кириллу.

- Вы приехали? - спросила она как-то мельком и опять перевела все еще широко раскрытые глаза на Лизу. - Витя рассказал Павлику про Меркурия Авдеевича. Я все знаю, - выговорила она в порыве участия и почти с детским страхом. - Вы еще не узнали подробностей, нет? Вы не волнуйтесь, это, я уверена, все не так опасно. Нужно только как следует похлопотать. - Она опять повернулась к Кириллу: - Вы ведь, наверно, обещали все сделать, Кирилл Николаевич, правда?

Он ответил умышленно отобранными и отчетливыми словами:

- Я обещаю Елизавете Меркурьевне узнать, в чем ее отца обвиняют.

- И помочь ему, чем только можно? - спросила Аночка необычайно утвердительно.

- И помочь - если это будет можно, - так же отчетливо сказал Кирилл.

Лиза непонимающе смотрела на них обоих. В первый раз за эти короткие отчаянные минуты она увидела в Кирилле не человека двух раздельных существ (как ей все казалось), а слитного в одно целое, такого памятного, юного Кирилла и нового, чем-то ей недоступного Извекова. Она увидела в то же время глаза Аночки, в которых светилось не только великодушное сострадание к ней, не только детски наивный страх, но и счастливое, чуть дикое торжество.

Лиза вдруг распрямилась.

- Я пойду. Извините меня.

Она поклонилась, ни на кого не глядя.

- Одна? Я провожу вас! - воскликнула Аночка.

- Не надо, я спешу.

- Я не пущу вас одну, - вмешалась Вера Никандровна. - Вы совсем не успокоились. Я доведу вас до трамвая.

Лиза пошла к двери настойчивым шагом, но Вера Никандровна догнала ее, взяла под руку, и они вышли вместе.

Кирилл улыбался Аночке неуверенно и будто с удивлением. Она сказала:

- Лиза ужасно изменилась...

- Очень изменилась.

- Правда, ее жалко?

- Очень жалко.

Он ждал каких-то иных вопросов и стоял против нее, не двигаясь. Она взглянула из-под опущенных низко бровей.

- Я, как приехал, решил сейчас же пойти к вам, - сказал он, словно ощупью отыскивая ее сочувствие.

Она все испытывала его взглядом. Он подошел к ней близко.

- Вы, правда, не знали, что я приехал?

Она неожиданно схватила его пальцы, прижала их с женской жадностью к своей груди и, слыша, как они, поддаваясь ласке, теряли свою жесткую силу, сказала тихо:

- Отлично знала, что приехал! Потому и прибежала...

Кирилл нагнул к ее груди голову, впервые за эти недели непрерывных страшных испытаний чувствуя, что наступает покоряющее все существо облегченье.

32

Когда Кирилл вошел в госпитальную палату, он невольно остановился. Ему сказали, что ранение Рагозина не тяжелое, а он увидел Петра Петровича в странной и поражающей позе: койка была отодвинута от стены, между ними помещалась подставка, на которой лежала левая, толсто забинтованная рука Рагозина, и бинт окручивал не только всю руку, вытянутую под прямым углом к телу, но и плечо, и шею, и часть груди.