Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

Лиза часами смотрела через окно лавки на неугомонную толчею базара.

Раз в скучный, холодный полдень она увидела высокого мужика с копной белобрысых кудрей, который, держа на руках ребенка, протискивался через кучку людей к шулеру, игравшему в картинку. Игра состояла в том, что шулер метал на подстилочку шоколадные плитки с приклеенными к обложкам красавицами. Плитки ложились картинкой вниз, и любую из них требовалось открыть, как игральную карту. Если партнер брался за головку красавицы, то он выигрывал шоколад, а если - за ноги, то платил его стоимость. Все делалось честно: шулер показывал, как держит плитку кончиками пальцев за уголок, и все видели - где голова, где ноги красавицы; потом он кидал плитку, и она, мгновенно описав дугу и сделав неуловимый поворот, падала на подстилку. Играющий почти наверно обманывался и проигрывал. Но подручный шулера, потихоньку работавший с ним в пару, выигрывал плитку за плиткой на глазах у публики и разжигал азарт простофиль.

Когда мужик с ребенком пролезал через толпу, к нему подскочила сзади девочка, такая же светловолосая, как он, и потянула его за пиджак.

Через отворенную форточку Лиза расслышала настойчивый голосок:

- Пап, а пап! Не надо, ну не надо!

Мужик обернулся, сказал:

- Я выиграю тебе с братиком, постой, - и опять полез, раздвигая людей.

Через мгновенье он снова обернулся с кривой виноватой улыбкой на впалых щеках:

- Проиграл. Погоди, еще одну попытаю.

Но едва он сунулся к шулеру, как подбежала маленькая женщина в шляпке с канарейкой и вместе с девочкой вцепились в его пиджак.

Он отмахнулся, ударил их по рукам, крикнул вполуоборот:

- Да ну вас! Пускай Павлик потянет, Павлик, на свое счастье! Тяни, Павлик!

Он спустил на землю ребенка и, нагнувшись, принялся подталкивать его вперед, под веселое одобрение ротозеев.

В это время женщина с девочкой, озабоченно перешептываясь, стали к окну боком, и Лиза узнала Ольгу Ивановну и Аночку. Она постучала им в стекло, но они не слышали, потому что мужик обрадованно закричал:

- Выиграл! Павлушкино счастье не выдало!

- Ну и хорошо, ну и слава богу, и довольно, и пойдем! - затараторила Ольга Ивановна.

- Да ты постой, - сказал мужик успокаивающе-добродушно, - ведь я только квит: раз проиграл, раз выиграл. Пускай Павлик еще потянет. Он возьмет, он счастливый!

- Выиграл, и хорошо, и довольно!

- Не талдычь, говорю. Пускай Павлик вытянет себе шоколадку. Если выиграет - значит, нам твоя барыня поможет.

Народ уже охотно пропустил его с Павликом, которого он опять толкал вперед. Шулер лихо метнул, все обступили ребенка, крича мужику:

- Ты не подталкивай! Не тронь, пусть сам возьмет! Возьми, малец, конфетку, возьми!

Павлик цапнул плитку и потащил прямо в рот, но к нему потянулось много рук, отняли у него плитку, подглядывая, за какой конец он взялся, и он громко заревел.

- Проиграл! - мотнул головой мужик. - Не повезет нам с барыней. А ну еще.

Он полез в карман за деньгами. Но Ольга Ивановна схватила плачущего Павлика, передала его Аночке и повисла на руке мужика:

- Пойдем, пойдем!..

Лизе захотелось непременно вмешаться, - купить Павлику гостинца, приласкать его, и она выбежала из-за прилавка. Но в эту минуту все семейство Парабукиных медленно вступило в магазин, ей навстречу.

Ольга Ивановна протянула Лизе ручку, часто и удивительно живо кивая, в своей дергающейся на слабой резинке шляпочке.

- Простите нас, милая Лизавета Меркурьевна, что мы так все к вам сразу! Это - мой муж. А нашу Аночку вы ведь знаете. А это Павлик, мой младшенький. Что же ты, Аночка? Поздоровайся как следует. Поставь Павлика на ножки, вытри ему носик. Мы, знаете, Лизавета Меркурьевна, осмелились сперва - прямо к вам домой, а там нам говорят - муженек ваш расхворался и даже совсем не встает с постели, а вы вместо него в лавке сидите. Вот мы сюда к вам и пришли, простите нас, ради бога. Что это такое с вашим муженьком? Ведь такой молодой! Павлик, вынь пальчик из носика, перестань плакать, вон дяденька тебя возьмет, вон за прилавком! Ну, да ничего, поправится, правда? А вы - как были такой молодой девочкой, так и остались. Как будто и замуж не выходили. Правда, Тиша, я тебе говорила, какая Лизавета Меркурьевна красавица!

- Да уж проси о деле-то, - сказал Парабукин, - не отнимай время.

Он остановился у косяка, смущенно закрывая пальцами подбитый глаз, другой рукой придерживая локоток Аночки, в свою очередь взявшей за ручку Павлика. Перед этой лесенкой выдвинулась Ольга Ивановна, стоявшая посреди магазина, лицом к лицу с неподвижной и растерянной Лизой.

- Уж и не знаю, как начать, - задыхаясь от торопливости, лепетала Ольга Ивановна, и глаза ее старались разгадать, что думает Лиза, и бегали, щурились и вновь выпячивались до болезненно-огромного своего размера. - Вы ведь знаете, мы проживаем у вашего папаши, в ночлежном доме. Так вот, неизвестно почему, и за что, и как это вышло, но только папаша ваш невзлюбил моего Тишу - мужа моего, - вот он сейчас с нами. Невзлюбил, невзлюбил и, знаете, приказал нам съезжать с квартиры. Не верите? Мы, знаете, тоже сначала ни за что не хотели верить. Да теперь, хочешь не хочешь, поверили, потому что Меркурий Авдеевич грозится полицией и слышать не хочет, что у нас дети и что мы без всяких средств пропитания, и Тиша, муж мой, совсем больной после увечья на работе, - смотрите на него, - разве это работник? И вот одна у нас теперь надежда на ваше на доброе сердце, милая Лизавета Меркурьевна!

- Господи, я что же, - проговорила Лиза, невольно оглядываясь на приказчиков, с любопытством наблюдавших сцену. - Конечно, я чем могу...

- Золотая моя! - воскликнула Ольга Ивановна и всплеснула от умиления руками. - Ведь вы теперь такая богатая! Ведь уж, наверно, найдется у вас какая-никакая комнатка! Уголок какой, так себе, что ни на есть захудалый. Нам ведь, ей-богу, много не надо! Мы с теснотой давно-давно помирились. Уж как-либо, пожалуйста!

- Я, право, не знаю... как мой муж... какие возможности у тетушки, то есть именно - с жильем, - сказала Лиза. - Я думаю, может быть, переговорить с папой?

- Ах, что вы, что вы! Он нипочем не захочет.

- Все-таки, если я его очень попрошу...

- Милая, милая! Вы ведь сама доброта, я вижу! Но разве он согласится? Он уж так на нас рассерчал! Слышать не хочет! А куда мы пойдем с детишечками? Если бы не они, да разве мы с Тишей ходили бы просить по людям? Мы тоже ведь прежде прилично жили. Тиша был очень даже непростым служащим... Может, вы его даже на службу к себе возьмете?

- Ладно, ладно, - прогудел Парабукин.

Лиза взглянула на него, потом - с мучительным, несмелым состраданием на детей, и Аночка, перехватив ее взгляд, подалась вперед и выговорила в голос матери, сбивчатым, поспешным говорком: