Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

- Правда, правда! Вы скажите, чтобы нас не трогали. Пожалуйста. Я-то не боюсь. Я проживу на улице. И папа мой тоже. А Павлик маненький, ему холодно.

Лиза рванулась к ней и обняла ее за плечи.

- Ах, боже мой! - всхлипнула растроганная Ольга Ивановна, порываясь тоже броситься в объятия к Лизе, но дверь широко распахнулась, почти придавив к косяку Парабукина, и Виктор Семенович Шубников, шагнув в магазин, обвел всех по очереди взыскующим глазом.

- Что это ты обнимаешься, - спросил он Лизу, - с родней, что ли, своей?

Мгновение было тихо, никто не двинулся.

- Кто это тебя ходит разыскивает? Что за свидания такие в магазине?

- Вы нас извините, - собравшись с духом, сказала Ольга Ивановна, и поклонилась, и поправила шляпку, и сделала чуть заметный шажок назад, выражая крайнюю деликатность. - Мы пришли к вашей супруге, потому что мы ее знали еще в девушках. Мы ее попросили, и она так добра, что обещала помочь в нашем квартирном горе.

- Зря обещает, чего без меня не может выполнить, - сказал Виктор Семенович, рассматривая Ольгу Ивановну как личного своего неприятеля.

- Мы как раз, извините, так и думали - попросить вас, через вашу супругу, которая знает и меня, и вот мою дочку, Аночку. Но как вы оказались нездоровы...

- Прекрасно здоров, чего и вам желаю, - оборвал Виктор Семенович. - А шляться по магазинам, попрошайничать да клянчить не полагается.

- Их просьба касается моего отца, - сказала Лиза.

- Чего же они притащились ко мне?

Ольга Ивановна быстро протянула руки к Лизе:

- Я вас умоляю, - не отказывайтесь! Не отказывайтесь от доброго намерения!

- Вы не беспокойтесь, я сделаю, что обещала, - ответила Лиза суховато, но голос ее дрогнул, и это напугало Ольгу Ивановну.

Вдруг, нагнувшись к Павлику и притянув его к себе, она тут же толкнула его к Лизе и упала на колени. Слезы с каким-то по-детски легким обилием заструились по ее щекам. Подталкивая Павлика впереди себя, она ползла к Лизе с подавленным криком:

- Детишечек, детишечек пожалейте, золотое мое сердечко! Не передумывайте! Помогите, милая, помогите! Не передумывайте!

К ней подступили сразу и Лиза, и Аночка, стараясь поднять ее на ноги, но она забилась и упала. Узел прически на ее затылке рассыпался, и шляпка повисла на волосах. Уткнув лицо в руки, раскинутые на полу, она вздрагивала и выталкивала из глубины груди непонятные, коротенькие обрывки слов.

Парабукин наконец оторвался от косяка, который будто не пускал его все время. Легко подняв Ольгу Ивановну, он повернул ее к себе и положил трясущуюся голову на свою грудь. Аночка подняла с пола шляпку и прижалась к матери сзади, касаясь щекой ее спины и глядя на Виктора Семеновича строгими недвигающимися глазами.

- Пора кончать представление - не театр, - проговорил Шубников, отворачиваясь и удаляясь за прилавок.

- Уйдем, не ерепенься, - глухо сказал Парабукин.

- Не уйдешь, так тебя попросят, - прикрикнул Виктор Семенович, и лицо его налилось словно не кровью, а ярким малиновым раствором.

- Обижай, обижай больше! - откликнулся Парабукин. - Когда меня обижают, мне и черт не страшен. Не запугаешь. Аночка, бери Павлушку. Довольно ходить по барыням, кланяться. Не помрем и без них.

Он отворил дверь и, все еще не отпуская от груди Ольгу Ивановну, тихо вывел ее на улицу, в толпу.

Лиза медленно и туго провела ладонями по вискам. Опустошенным взором она смотрела на Витюшу. Он листал конторскую книгу за кассой.

- Это все невыносимо бессердечно, - после долгого молчания произнесла Лиза.

- У тебя больно много сердца... до других, - ответил он, не прекращая перелистыванья.

- У тебя его нет совсем.

- Когда нужно, есть.

- Я думаю, оно нужно всегда, - сказала она и, вдруг подняв голову и выговорив едва слышно: - Прощай! - жесткими, будто чужими шагами вышла за дверь.

Она почти бежала базаром - в богатом светлом платье, с непокрытой головой. Ей смотрели вслед. Выкрики, зазыванья, переливы споров торгующихся людей то будто преграждали ей путь, то подгоняли ее снующий бег среди народа.

Добравшись до лавки отца, она передохнула и вошла.

Меркурий Авдеевич приветил ее улыбкой, но тотчас тревожно смерил с головы до ног.

- Пришла? Собралась заглянуть к отцу, соседушка? - полуспросил он мягко, но уже с серьезным лицом. - Вот славно. Что это ты не оделась, в холод такой?

- Пришла, - сказала Лиза, тяжело опускаясь на стул. - И больше не вернусь туда, откуда пришла.

Меркурий Авдеевич перегнулся к ней через прилавок и окаменел. И тотчас как будто все кругом начало медленно окаменевать - приказчики, подручные-мальчишки и вся разложенная, расставленная, рассортированная на полках москатель.

34

Общество помощи воспитательным учреждениям ведомства императрицы Марии устраивало в Дворянском собрании литературный вечер с балом и лотереей. Судейские дамы разъезжали по городу, собирая в богатых домах пожертвования вещами для лотереи и привлекая видных людей к участию в вечере. На долю супруги товарища прокурора судебной палаты выпало поручение нанести визит Шубниковым. Она приехала в сопровождении Ознобишина и была принята Дарьей Антоновной. Пышная гостья в осенней шляпе с черным страусовым пером говорила благосклонно-ласково. Ознобишин почтительно ее поддерживал. Она хотела бы также поговорить с молодой Шубниковой (с Елизаветой Меркурьевной, - подсказал Ознобишин), чтобы получить согласие на ее помощь в устройстве лотереи, но оказалось, что та не совсем здорова и не может выйти в гостиную. Ознобишин весьма сочувственно поинтересовался - серьезно ли нездоровье Елизаветы Меркурьевны (он еще раз назвал ее полным именем), и сказал, что Общество непременно желает видеть ее на вечере за лотерейным колесом. Дарья Антоновна обещала передать молодой чете об этом желании приезжавших гостей, и они уехали, довольные визитом.

Внезапное посещение столь заметной особы дало повод к новому совету между тетушкой и племянником о том, как же действовать, пока возмутительное бегство Лизы не получило широкой огласки? Решено было, что тетушка пойдет к Меркурию Авдеевичу - требовать отеческого увещевания дочери, после чего Витенька отправится к Лизе, помирится и возвратит ее к себе в дом. Конечно, это было уязвлением самолюбия, но ведь самолюбие пострадало бы еще больше, если бы история стала известна не одним приказчикам, бывшим ее свидетелями. Надо было заминать скандал, пока он не разросся: шутка ли, если в городе заговорят, что от Шубникова сбежала жена, не прожив с ним после свадьбы и двух месяцев?

Уже четвертый день Лиза проводила в своей девичьей комнате. Странное чувство не исчезало у нее: не верилось, что продолжается все та же давнишняя жизнь, плавно несшаяся к неизвестному будущему, которое прихотливо звало к себе в туманных снах или в праздную бездумную минуту лени. Нельзя было объединить себя с девочкой, когда-то выравнивавшей по линеечке вот эти золоченые корешки книг на полке. Ничего не изменилось ни в одной вещице - фарфоровая чернильница с отбитым хвостиком у воробья, шнурочек для пристегивания открытой фортки, - а чувство другое, будто между прежним и нынешним стал какой-то непонятный человек и мешает большой Лизе протянуть руку маленькой. И только мать каждым своим словом, каждым нечаянным прикосновением убеждала, что идет, растет, полнится горем и жаждет счастья все та же цельная, не поддающаяся никакому разрыву жизнь единственной Лизы.