Павел Федоров - Агафон с Большой Волги

Во дворе дома Агафону неожиданно повстречался Мартьян. Покуривая, он сходил с директорского крыльца. Поздоровались горячо, дружески.

- Держись, студент! Я тоже рассчитался с некоторыми по всем статьям, - сказал Мартьян.

- Да? С кем же?

- А-а! - Голубенков швырнул в лужицу окурок и махнул рукой. - Ты правильный оказался парень! Так им и надо, деятелям. Ладно, ступай. Я к тебе ночевать приду. Не возражаешь?

- О чем разговор! - обрадовался Агафон.

- На завтра назначен партийный актив. Будет прорабатываться твоя статья. Думаю, что тебя попытаются склонять по всем падежам, но в конечном счете у них ничего не выйдет. Будь здоров, и выше голову! Печать, да еще центральная, - это, братец мой, сила!

Прихрамывая, Мартьян спустился с крыльца и направился к калитке.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Обрадованный поддержкой товарища, Агафон решительно и быстро поднялся по ступенькам крыльца, вошел в дом.

Со стаканом крепчайшего чая в руке Молодцов встретил его в столовой. Пересиливая себя, как показалось Агафону, директор плотно сощурил и без того узкие щелочки монгольских глаз, смотрел на него грозно и непримиримо. Отхлебнув из стакана, гулко кашлянул, кивая на стул, сказал небрежно и сухо:

- Садись.

Агафон не сел, а попросил разрешения снять мокрый плащ.

- Снимай и повесь на веранде, там гвоздик есть, - помешивая в стакане ложечкой, с прежней в голосе отчужденностью проговорил Молодцов.

Агафон разделся и вернулся в комнату. С ощущением скованности и неловкости присел грузно на скрипучий стул и стал смотреть на свои грязные резиновые сапоги, которые он старательно оттирал мокрой травой, но до конца так и не вытер.

Иван Михайлович поднялся, сходил на кухню, возвратившись, поставил перед Агафоном стакан чаю, не проронив при этом ни единого слова.

Агафон понял, что они в доме одни. Поблагодарив хозяина, взял стакан и с наслаждением отпил глоток крепкой и сладкой жидкости. Такой чай он пил только дома да иногда у Марии Карповны.

- Куришь? - вдруг спросил Молодцов.

Агафон ответил, что никогда этим не занимался.

- А меня вот сегодня с утра потянуло на курево, спасу нет! Раз ты никогда не курил, значит, тебе не понять, что это такое.

Скуластое лицо Ивана Михайловича напряженно перекосилось, образуя у выпуклого подбородка две глубокие морщинки. Вызывая Чертыковцева, он приготовился к крутому партийному разговору, но не знал, как его начать. В облике этого парня он еще тогда, на заседании партбюро, почувствовал незаурядный и сильный характер, который сейчас окончательно обескуражил Ивана Михайловича. В душе он не мог не признать, что факты подобраны умно, хватко и основательно. Опытные газетчики использовали их с большим эффектом, бессмысленно было опровергать и беспощадные в его адрес словечки. Факты есть факты. Как бывший газетчик, Молодцов понимал это, но вот беспечности он не признавал за собой и не мог с такой формулировкой примириться.

- Откуда тебе стало известно о работе соседних совхозов? - после длительного, напряженного молчания спросил Иван Михайлович.

- Ездил туда сверять взаимные расчеты и заодно поинтересовался, как у них с экономикой, - ответил Агафон.

- Ну а сводные данные по области, эти цифры каким образом попали тебе в руки? - допытывался директор.

- Ян Альфредович информировал.

- Старый ворчун! Он, конечно, знал, для чего тебе понадобилась такая информация?

Иван Михайлович опрокинул стакан на стол, едва не расколов его, вскочил и с остервенением дернул ошкур своих полосатых штанов.

Агафону вдруг стало очень жалко этого славного, обиженного им человека. Он поспешил заверить его, что Ян Альфредович о работе над статьей не знал, а просто делился с ним своими мыслями и учил уму-разуму.

- Вот и научил на свою голову... Ему-то, старому коромыслу, лучше всех было известно, что убыточность хозяйства у меня сидела в печенках! Разве мы не вместе с ним писали докладные и в управление, и в обком партии, и, наконец, министру! Ты это преподносишь как свое собственное открытие, а мне одному по загорбку. Разве это честно, по совести?

- Я хорошо сознаю, Иван Михайлович, что не сделал никакого открытия, - тихо проговорил Агафон и опустил глаза. Разговор для него был очень тягостным.

- Сознаешь, а зачем же писал?

- Вы понимаете, когда я узнал, что семьдесят совхозов Урала ежегодно приносят двенадцать миллионов убытка, мне как-то страшно стало от такой цифры. Я ведь понял, что это значит. А во что обходится варварское хранение и обращение с техникой? Да что говорить, вы лучше меня знаете. Весной выкопают машины из-под снега, как из могилы, и хотят, чтобы они хорошо работали.

- Открыл Америку! Как будто мы без тебя не знали тут, что хороший хозяин даже молотильный каток из камня никогда на току не бросал! Для строительства хранилищ нужны средства, денежки, а их у нас нет и не дают. Слышишь, не дают! - склонясь через стол, кричал Молодцов. - На коровник едва выпросил... Ты понимаешь, что кредитами распоряжается банк; а государственный бюджет утверждает сессия Верховного Совета?

- Да это ведь, Иван Михайлович, у нас любой школьник знает.

- Ну, что с тобой толковать. Ты, оказывается, все на свете знаешь, иронически проговорил директор. - Ты, например, знаешь, сколько мы вложили в целинные земли?

- А как же! Я еще знаю, что на целинных землях и вообще в сельском хозяйстве вырастают особенные люди, рабочий класс совершенно новой формации и новых целеустремлений... - Слова Яна Альфредовича очень хорошо легли Агафону на сердце. Идя сюда, он все время держал их в памяти и сейчас повторил с присущей ему искренностью.

- Ага! - подхватил Молодцов. - Себя ты, поди, тоже причисляешь к этой особой формации?

- Конечно, ищу свою линию... - ответил Агафон после неловкого молчания.

- А история с устройством столовки в кабинете Пальцева - это что же, новое целеустремление? - Молодцов хитро прищурил глаз.

- Это чистейшей марки партизанщина, Иван Михайлович, - откровенно признался Агафон.

- Хорошо, что ты это понимаешь... Зачем же так-то, можно было бы меня подождать.

- Но я ведь вас тогда совсем не знал. А девчонок пожалел. Живут не ахти в каких хоромах. Получают мало, работают с огоньком. А тут Захар Петрович мысль свою обнажил.

- Ох, и хитер ты, гляжу я на тебя! - Молодцов погрозил ему пальцем.

- Нет, Иван Михайлович. Это потому, что все ваши дела как-то стали смыслом и моей жизни.

- Вон как! - протянул Молодцов и остановился. - Почувствовал ответственность?

- Мы все ответственны, Иван Михайлович. - Агафон поднял голову, глаза его сухо и жарко поблескивали.

- Кто это "мы"? - тихо, но проникновенно спросил директор.

- Вы, старые учителя наши, и мы, молодые...

- Ишь дипломат!.. А по тону статьи я было понял, что это твой молодой огонь по мне, старику.