Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

- Кто же здесь живет? - спросил он, пораженный необыкновенной обстановкой.

- Это моя комната. Подождите здесь.

Марфа оставила Митьку посреди спальной, щелкнув замком, скрылась за следующей дверью, задернутой голубой гардиной. Митька слышал, как она чиркала спичкой, что-то передвигала. Через минуту вернулась с чистым полотенцем в руках и провела гостя в ванную. Пока он мылся и освежал лицо, она дожидалась, сидя за столиком. Прищурив улыбающиеся глаза, о чем-то задумалась и даже не слышала, как он вошел с мокрыми руками и с капельками воды на рыжих бровях.

Марфа поднялась и подала ему полотенце. Он долго тер влажное лицо, шею. А она стояла около него, тоже белая и чистая, словно молодая березка после дождя, смотрела куда-то в сторону. Митька видел ее плечи, колечки завитых волос на шее, волнующее его колыхание груди. Митька качнулся, точно стоявший позади него бес подтолкнул его к ней. Кинув полотенце себе на плечо, словно недоуздок, сорванный с головы взбунтовавшегося коня, схватил ее своими ручищами за талию, рывком притянул к себе и начал целовать. Марфа, не ожидавшая этого, сначала замерла от страха, но опомнившись, сильно толкнула его в грудь и несколько раз хлестнула по щеке. Он попытался было поймать ее за руку. Началась возня. В это время скрипнула дверь. Марфа отскочила и спряталась за ширмой. Митька обернулся. На пороге с длинной папиросой в зубах стоял Авдей Иннокентьевич Доменов. Заметив, что дочь увела гостя, он пошел почти вслед за ними и все время стоял за дверями.

- А ты, оказывается, как кот, уже знаешь, где сметанка, а где сливочки... Тэ-экс!..

Митька опустил голову и руки.

- А ты, Марфенька, уж его и повела! Ай-яй-яй! Ну ладно... За то, что хорошо по усам дала, хвалю. А тебе, гостек, следовало бы кости помять, да уж бог с тобой... Не стану... Добрый я сегодня... А теперь пошел вон, болван! Вон, пока не рассердился!..

- Да мы... - залепетал Митька.

- Ступай!

Доменов поднял толстую, тяжелую руку и показал на дверь. Косясь на него, Митька бочком выскользнул из девичьей комнаты.

На другой день при помощи Петра Эммануиловича, которого Митька взял с собой, закупив множество подарков, ни минуты не медля, он выехал в Шиханскую. План его был такой: загладить вину перед Липочкой, быстро обвенчаться, нанять квартиру и приступить к строительству дома в городе. Но еще по дороге все его планы были нарушены.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не успел Гордей Турков опомниться от злосчастной эпидемии открытия золотых приисков, внезапного степановского богатства, едва убрала жена его, Феодосия Дмитриевна, в глубокие сундуки Ивашкины подарки, как произошло еще одно немаловажное событие.

В станицу Шиханскую нежданно-негаданно на паре резвых чистокровных коней, запряженных в легкий закрытый экипаж, прикатила молодая Печенегова. Постукивая высокими каблучками, небрежно посмотрев на усатых писарей, прошла прямо в комнату атамана и предъявила документы на владение печенеговской усадьбой.

Гордей Севастьянович вынужден был пригласить гостью к себе домой. От ее зеленоватых с поволокой глаз, вольных, не женских речей, от особенного вкуса привезенных госпожой Печенеговой вин и настоек Гордей Севастьянович растерялся. В присутствии Печенеговой ежеминутно краснел, щелкал каблуками, покусывая кончики своих усов, ходил за барынькой по пятам и делал для нее все, что она требовала: нанял плотников для ремонта большого печенеговского дома, восстановил конюшню, устраивал пикники и даже взял на себя поручение скупать для будущего конного завода овес и сено.

Перед отъездом в Оренбург Печенегова всех членов семьи Туркова оделила подарками и этим расположила к себе всю семью. Не забыла она также нанести визит братьям Степановым, смутила своими вольностями Аришку, показала ей новые городские моды, подарила какие-то сарафаны и не раз заставила покраснеть Ивана и Митьку.

- Черт, а не баба! - решил после ее ухода Иван и, посмотрев на курносую жену, прищурил глаза и закрутил рыжие усики. На пикнике эта дамочка пила с ним на брудершафт и так развольничалась, что едва не довела бог знает до какого соблазна. Старший Степанов вздыхал и облизывал обветренные губы. "Ить народится же на свет божий такая анафема", - с испуганным восхищением думал Иван, ловя себя на мысли, что все время льнет к Зинаиде Петровне и с презрением поглядывает на свою жену...

С тех пор как уехала Печенегова, прошло больше месяца.

Перед вечером, выехав из города, изрядно подгулявшие Митька и Шпак гнали резвых рысаков почти без отдыха. Под утро, не доехав до Шиханской верст пятнадцать, Микешка, пустив лошадей шагом, решительно заявил:

- Как хотите, Митрий Лександрыч, а так ехать - коней загубить можно.

- Это еще что? - сердито крикнул Митька.

- А то, что коням надо отдых дать. Нельзя же гнать без останову... В городе с утра гоняли и всю ночь...

- С кем разговариваешь, а?

За последние дни Митька так изменился, что его невозможно было узнать. При каждом случае словно нарочно старался унизить Микешку, подчеркнуть свою беспредельную власть хозяина. От Доменова он вернулся особенно злой, словно его там подменили. То ему не так, то не этак.

Микешка начинал противоречить и огрызаться. В его сознании хозяин все еще оставался рыжим, взбалмошным Митькой, который только благодаря случаю вытащил свой билетик счастья...

- С кем ты разговариваешь, я тебя спрашиваю? - кичась перед инженером, приставал к Микешке Митька.

- С золотодобывателем и продавателем, его превосходительством господином Степановым... Вот так и буду тебя называть, - с издевкой ответил Микешка, теряя терпение.

Митька еще пуще разгневался.

- Помолчи, кобылий урядник, да погоняй без рассуждениев, а то вдоль спины кнутом перекрещу!

- Ну, кнут-то пока я в руке держу, Митрий Лександрыч... хозяин-барин, как говорится...

Обидные слова бывшего товарища больно задели Микешку. Сжимая в кулаке обвитое тонким ремешком кнутовище, решил было стегнуть по лошадям, но сдержался, только щелкнул хлыстом и, тронув вожжами, поехал легкой, перевалистой рысью. Микешка с детства привык любить и жалеть коня, как самого верного друга. Потому и пошел в кучера, да и привлекла на первых порах Митькина доброта. От бессонной ночи, безалаберной езды, от пьяного Митькиного куража, от разлада с Маринкой тяжело и горько было на душе у Микешки. С грустью вспомнил он, как в разгар весны, когда травы от легкого ветерка начинают шевелиться и словно шептаться на разные голоса, выходил он с табуном на широкий степной простор. Много знает Микешка разных степных трав. Как приятно растереть на ладонях иван-чай, душистый шалфей, чабрец, сорвать пучок желтоватой кислятки, поднести его к губам трехмесячного жеребенка или приманить брыкливую озорницу с белой звездочкой и поймать за теплую шею. А как хорошо лежать на пригретой солнцем земле или промчаться по степи на диком коне!