Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

На грязной, заскорузлой ладони в сером песке лежало несколько одинаковых по форме и цвету комочков, блестевших загадочным колдовским светом, который, казалось, мог свести с ума...

- Золото... Золото, - прошептал Митька осипшим голосом и упал животом на старую, сколоченную из досок колоду, сжимая в руках тяжелые угловатые самородки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В середине дня Матвей Буянов приехал в станицу Шиханскую. Он приказал кучеру подстегнуть коней и бойко подкатил к дому Петра Лигостаева. Спрыгнув на землю, постучал в некрашеные, с тесовым верхом ворота. В калитке показался высокий, черноусый, горбоносый казак с густыми темными с проседью волосами. Взглянув на Буянова, казак нахмурился, потом вышел из калитки, поклонился и протянул руку.

- Принимай гостей, хозяин! - Матвей Никитич, подмигнув, вытер платком красное потное лицо. Мельком взглянув на рваные, выпачканные в дегте брюки Лигостаева, ухмыльнулся, но руку пожал крепко.

- Милости просим, гостям всегда рады, - ответил Петр Николаевич.

Он сразу догадался, что неожиданный гость пожаловал неспроста. "Не иначе, как лошадь торговать приехал", - подумал Лигостаев.

Петр Николаевич Лигостаев познакомился с Буяновым на осенней ярмарке, во время большой скачки, где дочь его Маринка взяла первый приз, а молодой жеребчик Ястреб стяжал себе и наезднице громкую, небывалую славу. Торговали Ястреба многие. В особенности приставал Матвей Буянов со своим отцом. Старик Никита Петрович даже не поскупился тогда на цветастый кашемировый платок для Маринки, битых два часа вел с девушкой какой-то замысловатый разговор и приглашал приехать в гости. Продать лошадь Петр Николаевич наотрез отказался, а Маринка в гости так и не собралась.

- Въезжать во двор будете, Матвей Никитич? - спросил Петр Николаевич.

- Ежели позволите, мы с нашим удовольствием, - расшаркался Буянов. Он был в самом веселом расположении духа. Шутка сказать, дела-то какие разворачивались...

- Да, прошу, прошу, самовар есть, - проговорил Петр Николаевич, открывая ворота. Взглянув на кучера, он удивленно заморгал глазами. - А ведь никак сослуживец! Кирилл!

- Он самый, Петр Миколаич... Давненько не видались, - ответил Кирилл, понукая истомленных лошадей.

Кирилл был тоже казак, родом из станицы Шиханской. Вместе уходили на действительную, вместе побывали и на полях Маньчжурии в 1905 году. Потом Кирилл служил денщиком у есаула Печенегова, впоследствии войскового старшины. Ушел от него, пропил небольшое, оставшееся от отца хозяйство и нанялся к тому же Печенегову кучером. Пьянствовали они вместе, устраивали оргии в уездном городе, шел слух, что и тревожили они киргизские табуны. Потом Печенегов уехал в Оренбург. И с тех пор б нем не было ни слуху ни духу. Усадьба стояла заколоченной, а земли сдавались в аренду крестьянским хозяйствам.

- Каким ветром тебя занесло, Кирилл Миронович? - спросил Петр Николаевич, с любопытством поглядывая на постаревшего сослуживца.

- На родину потянуло, Петр Миколаич, в свои края. Вот и объявился. Нищему сбор не долог - котомку за плечи, да и в путь-дорогу... - Подобрав вожжи, Кирилл спрыгнул с козел, разглаживая широкую, черную как смола бороду, добавил: - Спасибо, что не забыл станичника. Мы тебя тоже завсегда вспоминали с барином добрым словом.

- Где же теперь твой барин? - спросил Петр Николаевич, мрачнея и вспоминая, как ушел однажды от этого барина едва живым.

- Барин? - Развязывая поперечник, Кирилл загадочно усмехнулся. - С барином, Петр Миколаич, мы полюбовно расстались. А ежели по правде, так из-за барыни... Филипп-то Миканорыч женился, в приданое вместе со своей красавицей конный завод получил. Ну, значит, как это бывает, не показался я барыне-то... рожа, дескать, у меня разбойничья, ездить, говорит, со мной страшно. Лошади, говорит, даже пугаются, трясутся. Ну и получилась мне полная отставка... А вот Матвей Никитич не боится со мной ездить, гоняем за милую душу.

Буянов стоял в сторонке, покрякивая, рассматривал привязанную под густым вязом лошадь игреневой масти, подседланную великолепным призовым, в серебре, седлом. Конь был невысок, слегка вислозадый, сухоголовый, необычайной в экстерьере длины, с белым расчесанным хвостом. Матвей Никитич, казалось, забыв обо всем на свете, любовался его тонкими сухими ногами и желтыми, стаканчиками, копытами.

Это был знаменитый Ястреб, забравший на скачках все призы. Обеспокоенный присутствием других коней и чужими людьми, он гордо вскидывал голову, сердито фыркал и, раздувая красноватые ноздри, косился умными глазами на чужого бородатого человека, широко размахивающего руками.

- Эко, что он распроделывает, дьявол киргизский! - восхищенно кричал Буянов. - Ах, змееныш проклятый, где ты народился такой!

На крыльце, с плеткой в руках, показалась высокая, смуглая, черноглазая девушка в казачьих с лампасами шароварах, заправленных в пестрые киргизские ичиги. Повесив на плечо ременную плеть, она неторопливо оправила синюю, туго обтянувшую ей грудь сатиновую кофточку, пошевеливая темными бровями, вскидывала быстрые цыганские глаза на прибывших гостей.

- Ты уже готова, дочка? - увидев Маринку, спросил Петр Николаевич.

- Давно, тятя, жду, - легко спрыгивая с крыльца, ответила Маринка.

Услышав ее голос, Буянов обернулся. Под его пристальным взглядом девушка на секунду остановилась, но, подумав о чем-то, смело и решительно подошла к нему, низко и почтительно поклонившись по старому обычаю, звонко проговорила:

- Здравствуйте, дядя Матвей!

- Узнала? Ах, помилуй бог, узнала! Здравствуй, орлица милая, здравствуй! Дай хоть на тебя взглянуть-то! Ах ты, матушка моя! Выросла-то как, боже мой!

От строгой красоты девушки Буянов, казалось, совсем ошалел.

- Да ить на всем белом свете нет такой раскрасавицы! - почти визжал Матвей Никитич, хлопая себя по бокам. - Ах, господи помилуй! Чуть совсем не забыл... Я тебе, милушка моя, знатный гостинец привез. Погоди, погоди...

Он расчувствовался, уже не помнил, что подарок наметил отдать после предварительного сговора, и полез в карман за золотыми сережками. После удачной сделки у Марфина родника возбужденное состояние не покидало его. Кроме того, он вместе с Кириллом на радостях опорожнил фляжку крепкой настойки, приготовленной его разлюбезной Пелагеюшкой.

- Да ведь, матушка ты моя, голубушка! Орлица сизокрылая! Я ведь крылышки приехал тебе привязать, чтобы ты не упорхнула в другие края. Сватать тебя приехал, моя разлюбезная!

Маринка, вспыхнув, попятилась от наседавшего свата. Петр Николаевич, сверкнув черными глазами, опустив голову, сумрачно смотрел на свои рваные коты - старые, изношенные сапоги без голенищ.

Взглянув на Петра Николаевича, Буянов спохватился, что раньше времени спьяну выболтал все о своих намерениях. Прижимая к груди сафьяновый футлярчик с сережками, моргая раскосыми глазами, умоляюще смотрел он на будущую сноху и ждал... Маринка первой поняла его состояние.