Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

Тусклая предосенняя ночь была тихой и душной. Только на рассвете Шпак пришел к себе на квартиру, и раздевшись, встал у окна.

Над прииском с хрипловатым высвистом разливались звуки петушиных голосов. Тоскливо и нудно завывала привязанная на цепи собака Мартьянова, купленная им недавно в станице и еще не привыкшая к новому хозяину. А может быть, и не суждено ей привыкнуть к новому хозяину! Шпак подумал об этом и вздрогнул. Из окна была видна врытая в бугор штольня. Ее темное отверстие походило на разинутую пасть, а ручки брошенных тачек торчали вверх, словно тигриные клыки, готовые вцепиться в горло. Инженер поежился и резко захлопнул окно...

Когда Бен Хевурд в сопровождении братьев Степановых, Марфы и Печенеговой прибыл на Родниковскую дачу, у староверского городка на старых дуплистых ветлах сидели и угрюмо каркали вороны. У избушек, выбеленных известью, в кучах нарытого песка копались детишки, одетые в холщовые рубашонки. Заметив приближающиеся тарантасы, они подняли головенки, вытирая руками грязные носы, с любопытством разглядывали нарядных гостей, высокую лошадь, на которой гарцевал одетый в новую казачью форму Митька.

Гостей встретили Суханов, Шпак, Василий Кондрашов и Микешка.

- А это кто? Белобрысый, в белой косоворотке? - спросил Василий, показывая на вылезавшего из тарантаса Хевурда.

- Товарищ и гость хорунжего Печенегова, - поспешил ответить инженер Шпак.

- Это тот самый англичанин, который арапчонка привез и лошадей на скачки будет пущать! - сказал Микешка, успевший познакомиться с маленьким слугой мистера Хевурда. - Ох, и потешный парень!

- Откуда он здесь появился? - допытывался Василий.

Тарас Маркелович, стиснув зубы, мрачнея в лице, тихо ответил:

- Сын управляющего "Зарецк инглиш компани"... путешествует...

- Понятно, - кивнул головой Василий, глядя на Хевурда и Шпака, помогавших женщинам вылезти из тарантаса.

- Напрасно вы допускаете, Тарас Маркелович, разных путешественников на прииск, да еще во время исследовательских работ, - заметил Василий.

Суханов и сам был недоволен этим.

- А что мне делать, коли у этих шалопутных братцев ума на копейку, а фанаберии на весь целковый! Баб притащил и этого... Уйду к чертовой бабушке, брошу все и уйду!

Вокруг приехавших стала собираться толпа свободных от работы людей, одетых пестро и рвано. Впереди всех выдвинулся приисковый сторож Мурат, широколицый юноша с узенькими глазками, в коричневом стеганом длиннополом бешмете, с ружьем в руках и кривой саблей на боку. Рядом с ним стоял пожилой китаец Фан Лян с тонкими усиками и жиденькой на затылке косичкой. Склонившись к своему артельному старосте Архипу Буланову, он говорил:

- Это, наверное, большие начальники, очень большие, а?

- Да не махонькие... Посмотрим!

Архип разгладил черную большую бороду и стал пристально рассматривать приехавших людей. Ему бросилась в глаза Марфа, которую вел под руку Владимир Печенегов.

- И родятся же такие, брат, на свете бабы. Душу может сжечь такая краля! И побить и полюбить есть кого!

Буланов был слегка навеселе. Браво расправив плечи, он лихо подкрутил черный ус и прищурил диковато блестевшие под густыми бровями глаза.

- У тебя, Архип, усы, как у горного исправника.

- Ты, Фан Лян, меня не дразни. Горный мне не черт, не сват, а скорпиён. Не вспоминай ты эту ядовитую змеищу! Зачем он тебя требовал?

- Хочет выгнать из артели, - показывая белые крепкие зубы, ответил Фан Лян.

- Как это выгнать? - круто повернувшись лицом к китайцу, спросил Архип.

- Говорит, что есть такой закон. Корейцы, китайцы, маньчжуры будут уволены с прииска.

- Это почему? - допытывался Буланов.

Архип был старостой и вожаком большой артели. С ним работали башкиры, киргизы, татары, мордвины, чуваши и русские. Это была сплоченная артель, состоявшая почти из одних холостяков. Жили старатели на товарищеских началах, ели из общего котла и поровну делили свой заработок. Артель считалась самой трудолюбивой и давала большой процент выработки.

- Начальник мне сказал, что китайцы и корейцы ненадежные люди, они говорят про русское начальство плохие слова и подбивают воровать золото.

- Он сам первейший вор и злодей! Сукин сын! - гневно проговорил Буланов. - Что ты ему на это ответил?

- Я ему сказал, что китайцы умеют работать, искать золото, строить фанзы. Почему их надо прогонять? Он говорит, что нет, китайцы - мошенники, бунтовщики. Скажи, брат Архип, больше исправника есть начальники или нет?

- Есть, Фан Лян, начальники и побольше, чем исправники, но почти все они сами мошенники и сукины дети, а самый главный злодей - это... это... в Петербурге сидит.

Буланов, широко раскрыв рот, громко захохотал. Подмигнув артельному старосте, тоненько засмеялся и китаец.

- Ты чего гогочешь? - оглянувшись на сидящего поодаль Архипа, спросил Суханов с раздражением. Он слышал весь этот разговор, но не обратил на него особого внимания. Немало наслушался он уже на прииске хлестких ругательств по адресу царя.

- Да вот Фан Лян, Тарас Маркелыч, меня смешит, спрашивает, кто у нас после пристава самый главный сукин сын?

- А ты и рад стараться всех паскудить! Смотри у меня!

Тарас Маркелович погрозил ему пальцем и пошел навстречу подходившему Митьке.

Слышал слова Архипа и Василий Кондрашов. Он давно приметил артельного старосту, говорившего густым басом и часто под хмельком распевавшего не совсем дозволенные песни.

Однажды Василий попытался заговорить с ним, но из этого ничего не вышло. Буланов сразу замкнулся.

- Откуда родом-то? - спросил его Василий.

- А мы, господин начальник, - особенно подчеркивая с преувеличенной вежливостью слово "начальник", ответил Архип, - мы без роду, без племени, трескаем пельмени, глотаем яйца всмятку, танцуем вприсядку, песни распеваем, винцо попиваем, на дуде свищем да золотце ищем; что найдем, проедим да пропьем, а потом сапоги дегтем смажем и брюху кукиш кажем; в тайгу идем, глядишь, чего-нибудь и найдем; так и живем, не сеем и не пашем, поем и трепака пляшем...

- Весело живете... Слышал я ваши песенки...

Буланов медленно повернул к нему свою большую кудлатую, как у цыгана, голову и уже без балагурства, раздельно сказал:

- Мы ведь для себя только поем, господин начальник; извините, может, не так я вас величаю. Песни наши не всем понятные и не каждому по сердцу приходятся. В тайге родились, толстому кедру молились, топором да ножичком крестились; серые людишки - медвежий картуз и оленьи портишки. Не слушайте, господин хороший, наших срамных песен, не дай бог жена узнает, хлопот не оберетесь из-за наших бродяжьих напевов.

Василий тогда еще понял, что за балагурством артельного старосты скрываются вольные и смелые мысли, что он своим складным и метким словом привлекает людей и пользуется среди рабочих довольно большим авторитетом. Но все попытки Василия завести с этим явно незаурядным человеком серьезный разговор ни к чему не привели.