Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

Микешка рванул поводья, подняв на дыбки крупную горячую лошадь, и галопом поскакал к ближайшим юртам, оставив Маринку в смятении.

Глаза ее, наполненные слезами, ничего перед собой не видели. Все сказанное Микешкой тяжким грузом легло на сердце. А ведь в книжках, которые она читала, рассказывалось, как легко и радостно любить. Где же она, эта радость, где та любовь, когда прыгать хочется от счастья? Может быть, у той девушки Гульбадан, которую вел тогда свекор на волосяном аркане? Маринка встретила ее сегодня около одной из юрт, у костра, с деревянным черпаком в руке, с темными пятнами на полудетском, исхудалом лице. Она еще сама ребенок и ждет ребенка. Страшно! А может быть, хорошо? И вдруг Маринка почувствовала, что все ее горячее, сильное тело хотело материнской боли, страдания и радостей... И никого ей больше не нужно... И не до скачек ей было сейчас.

Поговорив с отцом, девушка ушла на берег лимана и спряталась в кустах. Многое ей нужно было продумать, многое решить.

Тихо на берегу степного лимана. Невысокие волны рябят голубую воду, лениво качается брошенная кем-то старая верша, со свистом проносятся остроносые чайки и юркие стрижи. На противоположном берегу, как черные глаза, виднеются их гнезда, они уходят глубоко в яр. Молодые стрижата уже оперились, окрепли и скоро улетят в далекие края. А давно ли аульные и станичные мальчишки лазили в норы за стрижиными яйцами? Быстро пролетело лето, так же быстро прошло ее детство, радостное, беспечное.

Тепло, любовно, с хорошей улыбкой смотрели люди на красивую черноглазую девочку. А теперь? Офицерик Печенегов при встречах всегда норовит ущипнуть, прикоснуться к ней длинными потными пальцами. А того заграничного гостя ей пришлось однажды плеткой отхлестать, чтобы не лез с поцелуями. Только один Кодар смотрит на нее совсем иначе. Вчера приехала она с отцом с прииска, вошла в горницу, где домашние пили чай, а с ними Кодар. Совсем не ожидала она этой встречи, смутилась. Сидя за столом, она украдкой посмотрела на гостя и поймала его взгляд и скрытую грусть в нем. Его напряженный взгляд волновал девушку, внушал робость, но он был чист и приятен Маринке.

- Что это, Маринка, Кодар-то золотом, что ли, расписанный? - когда после чая уехал гость, съязвила сноха Стеша.

- Каким таким золотом? - рассеянно спросила Маринка. Она не сразу поняла насмешливый вопрос Стеши.

- Ты сегодня глаз с него не спускала... Приворожил он тебя, что ли?

- Ты что это говоришь? Что ты говоришь?! - крикнула Маринка. Слова Стеши обожгли ее стыдом и страхом.

- Что ты так кричишь-то? Господи! Ничего я такого не сказала. Все заметили, да и в станице судачат, - не глядя на золовку, проговорила Стеша.

- Ну и пусть судачат! Пусть! - зло, сквозь слезы выкрикивала Маринка. - А ты мне этого говорить не смей! Не смей! - Круто повернувшись, ушла в горницу и прилегла на любимое местечко за печь, на разостланную кошму. В спальне, за тонкой перегородкой, отдыхали отец с матерью. Они тихо разговаривали. Маринка услышала их разговор.

- Говорю тебе, неладное с ней творится, - запальчиво шептала мать. Молчит все... а сегодня...

- А вы поменьше к ней приставайте. У нее свое дело, девичье, да и мне она заправская помощница, - со вздохом ответил Петр Николаевич.

- Я совсем другое хочу сказать! Может, мне померещилось.

- Что тебе померещилось?

- У меня и язык не поворачивается. Подумать страшно...

- Да что ты, мать, пугаешь меня? Говори толком, - в полный голос сказал Петр Николаевич.

- Приветили мы Кодара-то на свою голову, вот что я тебе скажу. Да неужели ты ничего не заметил? Тут и объяснять нечего. Он на нее, как дикий зверь, смотрит, а ей это нравится. Да это ить бог знает что такое! Может, ты с ней поговоришь?

- Ну, это ты оставь. Тебе на самом деле померещилось. А мне и неудивительно! Девка видная, на нее многие так смотрят. Не трогай ты ее, мать, лучше будет. Она умнее нас с тобой, сама разберется, и страхи твои напрасные.

"Милый вы мой тятька", - прошептала Маринка. Больше она не могла слушать; стараясь унять дрожь во всем теле, сползла с кошмы, крадучись вышла из горницы. В огороде она как потерянная долго стояла среди созревающих дынь и арбузов, нагнувшись, машинально пощелкала пальцем глухо зазвеневший арбуз, сорвала его, села в тени высоких подсолнухов, ударила арбуз о твердую землю. Брызнув кровавым соком, он разломился надвое. Маринка взяла розовую сердцевину, стряхнула желтые семечки и начала есть. Ела она нехотя, вяло шевеля опущенными ресницами. "Значит, все заметили, все узнали, - подумала она с горечью. - А может быть, выйти за Микешку, и все тогда кончится? Микешка старый, верный товарищ, он все поймет, потому что любит".

Так решила вчера Маринка, а сегодня... Нет уже верного товарища. Женится ее друг Микешка. У Маринки защемило сердце. Ускакал Микешка и, казалось ей, увез с собой навсегда их радостную, счастливую дружбу...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Пережевывая кем-то подсунутую лепешку, верблюд с медлительным спокойствием поворачивал шею и равнодушно смотрел на табунившихся вокруг людей.

Зажав в кулаке серебряный полтинник и два пятака, Кунта, работая локтями, старался пробиться к лотерейному столу, но это ему не удавалось.

Разглядев верблюда и узнав, что он разыгрывается в лотерее, кочевники лезли за пазуху, доставали завернутые в платки деньги, протискивались к столу. Они косились на соблазнительно блестевший самовар, на двуствольное ружье, на дешевые седла и уздечки, но главной приманкой оставался верблюд.

Стоявшие неподалеку Василий Кондрашов и Тарас Маркелович видели, как Кунта несколько раз вылетал из толпы и снова разъяренно бросался штурмовать крепость из потных человеческих тел.

В толпе маячила высокая костлявая фигура Спиридона Лучевникова. Хватая его за суконные штаны, сын его Степка, хныча, просил:

- Верблюда хочу или самовар, тять.

- Ишь чего вздумал! Тут бы хоть уздишку какую выхватить, а он верблюда, - ворчал Спиридон.

- Дай полтинник, тятя! - скулил Степан. - Я, может, седло выиграю.

- Ты не реви! Ей-богу, выпорю! - поворачивая к сынишке багровое лицо, грозился Спиридон.

Кунта склонив головенку, как упрямый бычок, пытался пролезть вперед.

- Ты, бусурманенок, чего толкаешься! В карман хочешь залезть! схватив Кунту за ухо, крикнул Спиридон и вытащил мальчика из толпы.

Кунта дернулся, изгибаясь всем телом, крикнул:

- Пусти! Пусти!

Василий шагнул вперед, подавляя вспыхнувшую злость, глуховато сказал:

- Ты, казак, не трогай его!

- А ты откудова взялся, заступник? Он меня в бок пырнул, мальчишку мово чуть с ног не сбил! Да еще в карман норовит!

- Ну, это ты врешь, казак. Мы рядом стоим, все видели, - возразил подошедший Суханов.