Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2)

От шума белолобые ягнята проснулись и встревоженно подняли свои головы. Василиса наклонилась к двойняшкам, погладила шелковисто-мягкую шерсть.

Вошел Петр Николаевич.

- Стою вот и не знаю, что делать, - глядя на Петра усталыми и чуть печальными глазами, сказала она. - Ты что так долго не приходил? А где мальчик? Есть хочешь? Наверное, можно что-нибудь приготовить? - помогая ему снять полушубок, спрашивала Василиса.

- Найдем все... Главное, в доме хозяйка есть, а остальное... - Петр Николаевич махнул рукой и, приняв от нее полушубок, повесил его на гвоздь.

- А что остальное? - насторожившись, спросила она.

- Остальное, моя дорогая, наша жизнь, - задумчиво ответил Петр. Оправив синий, ловко сидевший на его плечах казачий мундир, улыбаясь, добавил: - Помни, что короткая и круглая она, как надутый бараний пузырь... Видела, как это ребятишки делают?

Она молча кивнула головой.

- А шилом ткнешь его - и нет пузыря!

- Мне непонятно, о чем ты говоришь? - тревожно спросила она.

- Потом все поймешь...

Петр поцеловал ее в горячую щеку и, будто устыдившись, круто повернувшись, вышел в сени. Спустя минуту он вернулся и принес из холодной горницы почти полное сито мороженых пельменей. Он любил готовить их сам и всегда держал про запас. В зимнее время пельмени можно долго хранить.

Когда Сашок вошел, на столе стояло дымящееся блюдо пельменей.

Увидев перешагнувшего порог мальчика, Василиса быстро вскочила, вытерла концом полотенца распаленные перцем губы, подошла к Саньке и запросто поздоровалась.

- Здравствуйте, - ответил он.

- Раздевайся, дружочек, и садись за стол. Только сначала помой руки. В рукомойнике есть теплая вода. - Василиса пыталась играть свою первую и самую трудную роль молодой хозяйки, чувствуя, что мальчик не очень охотно принимает ее заботу.

- Давай, Саня, а то остынут, - сказал Петр Николаевич.

- А мне что-то и есть совсем не хочется, - снимая варежки, промямлил Санька.

- Отказываешься от пельменей? - удивленно спросил Лигостаев. Он-то уж хорошо знал, что Санька любил пельмени больше всего на свете.

- Надоели они мне что-то...

- Зачем говоришь неправду? - неожиданно и бесцеремонно уличила его Василиса. - Не хорошо так! - добавила она строго.

Чувствительный и податливый на ласку, Санька взглянул на незнакомую женщину с длинной и толстой, как у всех казачек, косой, смутился и покраснел. Сунув холодные варежки в печурку, он снял шубу и небрежно бросил ее на нары. Как будто нехотя, вразвалочку пошел к порогу и загремел рукомойником, косясь украдкой на Василисину зеленую юбку и полусапожки, в которые она успела переобуться.

Василиса подошла к парам, взяла полушубок и молча повесила его на гвоздь. Санька кашлянул и отвернулся. Все это видел и хорошо понял Петр Николаевич.

Санька не спеша вытер полотенцем руки и, приглаживая взъерошенный, еще не определившийся вихорок светловолосого чубика, сел к столу.

Василиса пододвинула ему тарелку, наполненную до краев горячими пельменями, и положила рядом с ней новенькую, недавно купленную вилку, которую она привезла вместе со своим незатейливым приданым.

- А ноготки-то у тебя, Сашенька, как у пахаря! - вдруг поймав мальчишку за руку, весело проговорила она и засмеялась. - Ты с такими ногтями и в школу ходишь?

- А я уже два дня не ходил.

- Почему? - Василиса подняла голову и взглянула на смутившегося Петра.

- Да тут мы сено возили, - кладя вилку на стол, ответил Сашок.

- Сено лошадям да коровам, а учение тебе, и пропускать школу нельзя, - отпустив его руку, твердо проговорила она.

- Он смышленый, нагонит, - заметил Петр.

- Все равно нельзя, - упрямо возразила Василиса. - У нас на прииске все учатся... Только один ленивый Кунта часто пропускает. Я в штреке работала и ни одного урока не пропустила. И даже все лето и осень училась. До полночи просижу и все выучу. Ну ничего, мы с тобой вместе учиться будем. Ладно?

- Ладно... - Санька усмехнулся и, повернув голову, глянул на Петра Николаевича.

Петр поднялся из-за стола. Сашок доел пельмени и тоже вылез. Василиса убрала посуду, тут же помыла ее и поставила на полку. Обратившись к Петру, спросила:

- А чай?

- Не хочу... Если ты желаешь?..

Василиса отрицательно покачала головой. Сашок тоже от чая отказался и прилег на нары.

- Спать хочу. - Он сыто, словно котенок, потянулся и глубоко, облегченно вздохнул.

- Ты чего тут улегся? Ступай сразу на свое место, - показывая глазами на печку, проговорил Петр Николаевич. - Чужое не занимай, - добавил он приглушенным голосом.

Санька вскочил и молча влез на печь. Василиса, приглушив самовар, вытащила из-под нар большой, с цветами таз, поставила под самоварный кран. Горячая вода шипяще и звонко ударила в днище, наполняя кухню паром.

- Поди-ка, - когда таз был наполовину заполнен, окликнул Петр Василису. Он вошел в горницу и, остановившись за порогом, поманил пальцем. Василиса, зябко вздрогнув, опустив голову, вошла за ним.

- Ты тут ложись, а я там, - показывая пальцем на кухню, сказал Петр Николаевич. - Эта постель - снохи... Ты ее убери и положи вон за голландку, туда же, где зыбка. Я для тебя другую принесу, свою... Завтра ту горницу натопим, и там будет твое место, а сегодня уж как-нибудь... развел он руками и беспомощно улыбнулся.

- Да, да! Сегодня уже поздно... - прошептала она. В звуке ее голоса и в поникшей голове было что-то застенчивое, нерешительное. - Вы скажите, где та, другая постель, я принесу...

- Это я сам сделаю.

Петр погремел в кармане спичками и вышел. Василиса быстро все устроила так, как он велел. Потом, подойдя к зеркалу, посмотрела в него, поправила выскользнувшую на висок прядку волос. За окном белела в снежном покрове сияющая звездами ночь. В сенцах глухо заскрипела дверь. Петр вернулся, притащил большую пуховую перину и две подушки в чистых, розоватого цвета наволочках.

- Ну вот, теперь сама разбирайся тут, - сказал он и положил все на высокую кровать. Постояв среди горницы и как будто не видя Василисы, задумчиво добавил: - Пойду я...

Василиса вдруг почувствовала, что ее счастье было еще непрочным... Стараясь согреться, она с головой укрылась толстым стеганым одеялом и, ворочаясь с боку на бок, не слышала, как он вошел, и только почувствовала, что около кровати кто-то стоит. Она рывком сдернула с головы край одеяла и близко увидела его темные усы и согнутую фигуру, заслонившую собою окно, в которое заглядывали одинокие, далекие звезды...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Уже третий раз в станице пропели все старые и молодые петухи. По улице прошел заспанный дежурный казак и гулко прогремел в морозной тишине деревянной колотушкой. Заботливые хозяйки давно уже встали, затопили печки, и только ленивые, разбуженные сторожем, быстро вскакивали, ошалело крестились и, сверкая голыми коленками, кидались к переквашенному тесту За длинную зимнюю ночь все уже выспались, и только Петр с Василисой всю ночь проговорили и не сомкнули глаз. Разговор был большой, душевный и нелегкий. Петр, не таясь, рассказал ей все, что было у него на сердце.