Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

-- А ну повернись!

-- Гусенок так себе, маленький, на похлебку.

Пашка стоит невозмутимый, но выдают глаза. В них -- торжество. Парнишка не спеша запускает правую руку под ватник, долго отвязывает от пояса птицу, перекинутую длинной шеей через левое плечо, поворачивается ко мне спиною, и из-под телогрейки вываливается на землю огромный гусь-гуменник.

-- Вот это да!.. -- вырывается у меня искренне. -- Где же это тебе дурница попалась?

-- Из табуна влет выбил! -- не без бахвальства говорит он.

-- Так уж и влет!..

Пашка делает вид, что не слышит моих слов, берет чирка, кладет рядом с гусем. В сравнении с гуменником он кажется крошечным, жалким трофеем.

-- Из двух птиц похлебка будет куда с добром!

-- Если не хватит, у меня еще гусь есть.

Этого Пашка никак не ожидал. Он испытующе смотрит на меня -- не верит.

-- Да, да, гусь и, пожалуй, покрупнее твоего. Так что ты не очень-то задирай нос.

-- А где он?

-- Пока на острове. Видишь серый ком? -- Ах, на острове... -- Парнишке как будто сразу полегчало. -- Его еще надо достать, тогда считать гусем.

-- А ты помоги.

Пашка деловито подходит к берегу, всматривается в густой сумрак, пробует пальцем воду.

-- Ты не вздумай в озеро лезть!

-- Нет надобности. Жулик мигом достанет, -- уверенно отвечает Пашка.

Он отстегивает на собаке ошейник, бросает в сторону острова небольшую палку, кричит на оторопевшую собачонку, впервые попавшую на охоту.

-- Жулик, возьми!.. Пиль!

-- Жулик умоляюще смотрит на него. Чего бы он ни отдал сейчас, чтобы не лезть в холодную воду. Но Пашка проявляет упорство. Еще бросает палку, угрожающе кричит на собачонку. У той нет выхода: она осторожно, как балерина, переступает ногами, пробует войти в озеро, но тотчас же отскакивает назад. Ее начинает трясти.

-- Жулик, хороший песик... -- ласково начинает "дрессировщик" и, бросая палку к островку, кричит: -- Возьми!.. Пиль!.. Я кому говорю!..

Жулик ложится на спину, поднимает лапы, сдается. На морде страх и унижение. Пашка ставит его на ноги, еще что-то бросает в озеро и сталкивает Жулика в воду. Тут уж ничего не поделаешь, и собачонка плывет к островку, прикрытому мраком ночи.

Стоим ждем. Втайне я, как мальчишка, радуюсь, что обстрелял Пашку: один к двум в мою пользу. Конечно, чирок не велика птица, но при данной ситуации -- козырь. И страшно хочется, чтобы мой гусь оказался крупнее, тогда Пашка прикусит язык... И тут я краснею за свои мысли.

Внезапно, будто сигналя об опасности, слева кричит большой кулик, а позади за темной полоской ельника осторожно курлыкают журавли. Опять томительная тишина... До слуха долетает долгожданный шелест троелиста, тяжелое сопение, возня. Пашка облегченно вздыхает.

-- Жулик, назад! -- кричит он повелевающим тоном. Вместо ответа с острова доносится хруст костей.

Парнишка поворачивает ко мне лицо, искаженное недоумением, и, угрожая кулаком в сторону острова, кричит сколько есть силы:

-- Жулик, назад!

-- Назад! Назад!.. -- кричим мы почти одновременно, но наши угрозы безнадежно молкнут в темноте.

Пашка вскидывает ружье, стреляет в воздух. Жулик в ответ лакает воду и опять принимается за гуся...

"Вот и обстрелял!" -- с горьким сожалением думаю я.

-- Оно, конечно... -- начинает Пашка оправдываться. -- Если бы я за каждую подноску давал Жулику сахар, как в цирке, он бы и не подвел. Но бабушка не согласна, говорит: "Нечего собак приучать, лучше сами лишний стакан сладкого чая выпьем". Вот и получилось...

-- Прямо надо сказать, Пашка, скверно получилось. Зря извели гуся.

-- Ничего, -- успокаивает меня парнишка и, копируя дедушку, продолжает: -Завтра за мое почтение настреляем.

-- Где тут настрелять! Видишь, не успели мы появиться, как с озера птицу будто ветром сдуло. Ей отдохнуть надо, а мы ее свинцом угощаем. Лет бы на пять отобрать у охотников ружья, пусть птица успокоится, расплодится...

Пашка растерянно молчит.

С озер доносится крик одинокой птицы.

Нас окутывает холодом широкая таежная ночь. Ее влажные туманы накрывают опустевшие озера. И земля, на которой мы стоим с Пашкой, кажется где-то далеко-далеко от людей, на краю материка.

Меня пугает ее отчужденность, ее безмолвие.

Молча шлепаем по заболоченному перелеску. В лужах зажглись небесные светлячки. Пашка озорно топчет их латаными сапогами, ломает вдрызг зеркальную гладь воды, как будто шагает по звездам. С такой добычей ему теперь хоть куда!

В жуткой темени исчезает старый беспокойный мир. Черное небо чертят огнистые метеориты, да сквозь ночь костер зазывно моргает, зовет...

Какая притягательная сила в этом ночном огоньке! Человека всегда тянет к нему, и жизнь его в лесу была бы безрадостной, если бы он потерял такого чудесного спутника, как костер.

Из тьмы обозначилась стоянка. На огне бушует чайник, гремя крышкой.

-- Чего задержались?.. -- со вздохом облегчения встречает нас Гурьяныч. -Думал, не пойти ли помочь донести уток, да услышал шаги.

А сам ощупывает меня любопытным взглядом, и на его лице вдруг появляется обидное разочарование. Но вот он видит за Пашкиной спиной гуся, радостно поднимает брови.

-- Вот это да!..

Пашка не торопясь сбрасывает на освещенную костром землю добычу, отступает на два шага и, подбоченившись, ждет окончательной оценки.

-- Скрадом? -- спрашивает его обрадованный Гурьяныч.

-- Влет! Будь второй ствол, еще бы сбил одного. Да, совсем забыл... -- Он как бы между прочим запускает за пазуху руку, вытаскивает крупного шилохвоста и бросает его к гусю.

-- Тоже влет?

Пашка не отвечает -- достает из кармана гоголя.

-- Маловато, дедушка, стало утчонки, видать, и правда извелась, -серьезно, как взрослый, рассуждает парнишка.

А я стою с чирком в левой руке и не знаю, что с ним делать. Бросить в общую кучу -- Пашка не замедлит что-нибудь сострить...

-- Вы присаживайтесь, в ногах правды нет. Сейчас ужинать будем, а уток сварим утром, -- спохватывается Гурьяныч.

-- Да, да, давайте ужинать. -- И, направляясь к шалашу, я незаметно роняю своего чирка в Пашкину кучу.

Старик укрепляет на тагане котелок с каким-то варевом, сильно пахнущим перцем и чесноком, пододвигает к огню чайник и только теперь поднимает тяжелого гуся.

-- Жирен! Поросенок, чистый поросенок!

-- Это что! Дядя убил пожирнее, да Жулик съел, -- перебивает его Пашка.

-- И вы гуся убили?! -- удивляется Гурьяныч и строго спрашивает у внука: -- Что же ты смотрел?!

-- Самому плыть боязно, ноги сведет.

-- Так ты Жулика послал? Пашка молчит.

-- А где он?

-- На Горловом, гуся доедает. -- Эка беда, како добро стравили собаке! -Старик

долго не может успокоиться.

Пашка -- именинник. Еще не было у него такого длинного, такого утомительного и счастливого дня. Он усаживается между толстых корней ели и оттуда молча следит за всем, что творится на таборе. Но я замечаю, что-то беспокоит его, каким-то виноватым взглядом парнишка следит за Гурьянычем.