Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

В три часа посветлело. Снег прекратился. На небе появились голубые проталины. Стукнул дятел. Защебетали птицы. Природа осторожно сбрасывала с себя оцепенение.

-- Значит, договорились, Пашка: убьем, вечером по глухарю -- и домой.

Парнишка поводит плечами -- не согласен. Поднимает хитрющие глаза, смотрит на меня заискивающе.

-- Вечером, знаете, как разыграются мошники: только успевай подскакивать да стрелять.

-- Ты не дури, нечего жадничать, добудем двух -- вот и бабушке обутки.

Пашка не знает как возразить. С напряжением думает. Хочется ему своего добиться.

-- Как пофартит, может, и одного не убьем -- птица напуганная, -- лукавит он. -- Дедушка всегда говорит: "Ты, Пашка, не учись наперед загадывать, вначале надо убить, а потом теребить".

-- Правильно учит дедушка. Но мы говорим о другом. Только посмей ослушаться, тогда запомни: нашей дружбе конец!

Пашка киснет.

-- Ладно, будет по-вашему, -- выжимает он из себя. Но я не уверен, что это серьезно. С ним действительно надо держать ухо востро.

Налетает холодный ветер. Он шумно проносится по вершинам сосен и стихает где-то за бором, оставляя позади себя всеобщее смятение. Потом снова прорывается, раздувает огонь, рвет и мечет огненные лоскуты.

Надвигается буран. Он зародился где-то в тревожных просторах холодного Ледовитого океана и, налетая на материк, обжигает его ледяным дыханием. И в этом буйстве разгневанного ветра, в упрямстве леса есть непримиримость великанов.

"Ну зачем остался?" -- начинаю я терзать себя. Не очень-то приятно так вот, один на один, встретиться в тайге со снежным ураганом.

Густой сумрак непогоды уже окутывает землю. Ветер усиливается, врывается в бор могучим прибоем.

Пашка сидит мрачный, не сводит глаз с надвигающихся черных, разлохмаченных туч, точно в их грозных контурах он угадывает какое-то знамение. Рушатся все его планы.

-- Что, Пашка, не нравится? -- не выдерживаю я. Он встает, запихивает в огонь последние головешки, подходит к сосне, прислоняется спиною к стволу и подставляет буре лицо. Ветер стегает его снежной пылью, давит тяжким воем, то, вдруг, стихая, тянет к себе, дразнит и набрасывается с новой злобной силой...

-- Ух, сатанюка, разыгралась! -- цедит сквозь зубы Пашка и заметно вздрагивает от озноба.

-- Зря мы с тобой не послушались дедушку: надо было домой идти, -- говорю я. -- Какому глухарю взбредет в голову высунуться с песней в этакую погоду?

Он не отвечает.

Заполошный ветер переходит в ураган: ничего не видно вокруг, все сливается в общем вое неба и тайги, в стоне падающих деревьев. Мир взбунтовался. Резко похолодало. Настоящая зима.

Парнишка продолжает стоять, прижавшись спиною к сосне, обхватив откинутыми назад руками ствол. Весь собранный как перед поединком. На лице -упрямство. Не могу понять, что с ним.

-- Пашка, иди погрейся!

Пашка пропускает мимо ушей мои слова. Он захвачен ревущим ураганом.

Я поднимаюсь, подхожу к нему, беру его за руку, усаживаю к огню.

-- Вы боитесь пурги? -- спрашивает он, хмуря брови.

-- Как сказать?.. -- уклоняюсь я от прямого ответа.

-- А мне хоть бы что! Страсть люблю в бурю ходить по лесу. -- И в его заблестевших глазах вспыхивает и долго не гаснет азарт.

-- Значит, не боишься бури?

-- Нет! Чего бояться! Чем пуще ревет, тем больше хочется схватиться с ней.

-- С кем?.. Что ты болтаешь!

-- С бурей! -- И парнишка угрожающе сжимает кулаки. -- Человек сильнее. Главное, не трусить, -- упрямо возражает он.

-- Ишь ты, храбрец!

Он весь напружинивается, смотрит испытующим взглядом:

-- Хотите, пойду сейчас?

-- Куда?

Пашка кивает головою в ревущее пространство.

-- Зачем?

-- Схватиться с ней...

-- Еще новости! Не дури.

-- А с вами такого не бывало?

Его вопрос всколыхнул воспоминания. Рев урагана перенес меня в детство, такое же беспокойное, как у Пашки, с вечной жаждой приключений. И мне становится понятной брошенная им фраза: "Схватиться с ней..."

-- Бывало и со мной в твоем возрасте, Пашка. Я страшно любил проводить дни и ночи на берегу моря во время шторма. Ты не представляешь, какое бывает море, когда на него налетит вот такой же ураганный ветер. С какой яростью и с каким ревом схватываются волны со скалами -- жутко смотреть! Горы черной воды разбиваются в пыль о гранитные уступы. В шторме, Пашка, действительно есть что-то берущее тебя за душу. Да, ты прав, хочется побороться с ним... И вот однажды, когда был особенно сильный шторм, я не выдержал, решился...

-- Правда? -- воскликнул Пашка.

-- Да, попробовал свои силы. -- И я вспоминаю все подробности своей схватки с морем. -- Чтобы прорваться в открытое море, надо было осилить первые две-три волны, иначе мне бы не выдержать поединка. Но каждый раз волны обрушивались на меня всей страшной тяжестью и отшвыривали далеко назад, на холодный галечный берег. Однако безрассудный азарт подстрекал, я снова и снова лез на горбы волн, пока не прорвался...

-- А потом? -- И парнишка нервно ерзает на валежине.

-- Потом?.. Потом я повзрослел и уж не делал таких глупостей. -- Я не стал говорить, что меня едва спасли. -- А штормующее море по-прежнему люблю. Оно всегда дразнит меня, заманивает, но теперь я не поддаюсь.

-- Значит, боитесь?

-- Это не то слово, Паша. Просто во мне не осталось детской безрассудности, которой еще болен ты.

-- Я бы не отступился, -- ершится парнишка.

-- В твоем возрасте все мы храбрые. Пошли-ка лучше за дровами, погреемся и будем собираться домой. Нечего нам тут больше делать.

Он согласно кивает головою и, уходя, бурчит что-то себе под нос.

Мы расходимся по лесу в поисках сушняка. Ветер налетает шквалом. Бор неистово гудит, точно о его стволы разбиваются волны бушующего океана. Становится все холоднее.

...Я подновляю костер. Присаживаюсь к теплу. Пашки еще нет.

Достаю хлеб, кусок шпика, оставленный нам Гурьянычем, разрезаю его пополам, поджариваю на углях.

Едкий дым от пригоревшего шпика, брошенный ветром в лицо, отрывает меня от дум. Пашки все нет. Начинаю волноваться. Где же он с дровами? И вдруг страшная мысль: не ушел ли в буран? Наверняка ушел. Надо же было мне рассказать про шторм!

Я вскакиваю, кричу сколько есть сил:

-- Пашка!.. Пашка!.. -- Но голос глушит буря.

Нигде никого. Только сосны упрямо качаются перед глазами да тучи, подвластные ветру, несутся мимо.

Бросаю в огонь остатки сушняка. Быстро съедаю хлеб со шпиком, укладываю котомку, беру ружья и покидаю стоянку. С черного неба на бор сходит густой, тревожный сумрак. Острое чувство тревоги овладевает мною.

Где найти Пашку?

Иду, тороплюсь. Бешеным морем гудит бор.

Вот след парнишки. Видно, что он не шел, а бежал, оставляя в настывшем снегу глубокие вмятины. Бежал наперекор ветру неровной, пьяной стежкой...