Ю Фельштинский - Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)

Ботмер вспоминает, что когда он и Мюллер в возбужденном состоянии вошли к Карахану, тот вскочил со своего кресла и выбежал в комнату секретаря.1 Почему? Либо Карахан знал о предстоящем убийстве и испугался, что немцы пришли мстить (именно так и показалось Ботмеру), либо просто предчувствовал кровавую развязку, так как о возможном убийстве немцы его предупреждали, а по необычно возбужденному виду пришедших немецких дипломатов понял, что покушение состоялось, и тоже испугался мести.

Поддавшись, однако, первому инстинктивному движению и убежав, Карахан скоро оправился. Взволнованный и извиня

ющийся, он вернулся в свой кабинет, где ожидавшие его Ботмер и Мюллер сообщили ему об убийстве германского посла. Карахан выслушал их и заверил, что представители советского правительства немедленно прибудут в германское посольство. Карахан позвонил Чичерину, тот -- управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу:

"--Говорит Чичерин... Бомбой убит германский посол граф Мирбах; прошу вас сейчас же сообщить об этом Владимиру Ильичу...

- Известны подробности?

-- Пока ничего не известно.. ."2

Бонч-Бруевич позвонил Ленину, который приказал ему поехать с отрядом латышей в германское посольство и обо всем, что он узнает, сообщить по телефону. Тем временем Ленин позвонил Дзержинскому. Дзержинский по некоторым данным "находился на Съезде Советов",3 т.е. в Большом театре. Содержание беседы Ленина с Дзержинским неизвестно. Но редакторы сборника статей Дзержинского пишут об этом первом сообщении Дзержинскому как об "известии о мятеже".4

Ленин затем вызвал к себе Свердлова; позвонил Троцкому в военный комиссариат и уже по телефону сказал ему, что "левые эсеры бросили бомбу в Мирбаха", серьезно его ранив. Вот с этого момента и приступили большевики к разгрому ПЛСР, начали принимать "срочные меры по подавлению и ликвидации мятежа",5 хотя никак не могли знать в те часы, кто стоит за убийством Мирбаха. О постановлении ЦК ПЛСР от 24 июня никто из большевиков, судя по всему, не знал, так как о нем не имели представления даже такие видные левые эсеры (не члены ЦК), как Саблин.6 О партийной принадлежности и именах террористов мог знать только Дзержинский, как соучастник преступления, но в этом случае он вряд ли немедленно раскрыл бы имя Блюмкина (и свое соучастие в заговоре) Ленину. Из подробностей, таким образом, Ленину, если никакого отношения к покушению он не имел, известно было единственно то, что Мирбах еще жив, хотя ранен смертельно. Но Ленин твердо знал уже тогда: в Мирбаха стреляли левые эсеры. И этих левых эсеров Ленин теперь собирался громить.

Через несколько минут к Ленину приехал Троцкий; затем и Свердлов, "такой же, как всегда".7 А еще через какое-то время пришло сообщение, что Мирбах умер. Важно было не увязнуть в создавшейся ситуации. Немцев нельзя было провоцировать на выступление до того, как будет разгромлена ПЛСР: в противном случае условия для уничтожения партии левых эсеров могли бы исчезнуть. Поэтому, по признанию Ленина, важно было "повлиять на характер немецкого донесения в Берлин".8 Было решено, что Ленин, Свердлов и Чичерин отправятся в германское посольство для выражения соболезнования по поводу убийства посла. Троцкого от этого ритуала освободили. Он должен был оставаться на месте и руководить военными приготовлениями по разгрому ПЛСР. Ленин же согласился пойти в посольство, добавив цинично: "Я уж с Радеком об этом сговаривался. Хотел сказать "Mitleid", а надо сказать "Beileid".9 Троцкий продолжает:

"Он чуть-чуть засмеялся, вполтона, оделся и твердо сказал Свердлову: "Идем". Лицо его изменилось, стало каменно серым. Недешево давалась эта поездка в гоген-цоллернское посольство с выражением соболезнования по поводу гибели графа Мирбаха. В смысле внутренних переживаний это был, вероятно, один из самых тяжелых моментов его жизни".10

Троцкий, таким образом, не скрывал, что сочувствия большевиков смерть Мирбаха не вызвала. Их заботила только необходимость, вопреки духу радикализма, гримасничать в посольстве, выражая соболезнование.

Однако в германское посольство Ленин и Свердлов поехали не сразу. Прежде всего они начали принимать меры по подавлению "левоэсеровского мятежа".11 Вот что вспоминает об этом комендант Кремля П. Мальков:

"Я пришел в Большой театр в два пополудни. Проверил посты, на которых стояли латышские стрелки... Вдруг, когда часовая стрелка подползла к четырем, ко мне подбежал запыхавшийся Стрижак: -- ...Только что звонил Яков Михайлович и велел тебе немедленно явиться в Кремль, прямо к нему. Через пять минут я уже был в Кремле, благо машина стояла наготове... Из отрывочных

фраз, которыми я успел на ходу обменяться со встречными сотрудниками ВЦИК и Совнаркома, мне стало ясно, что левые эсеры подняли мятеж... Все делалось удивительно быстро, четко, слаженно. Владимир Ильич и Яков Михайлович тут же на листках блокнотов писали телефонограммы, распоряжения, приказы... Я вышел из кабинета Ильича. Через пять минут гарнизон Кремля подняли по боевой тревоге".12

А находившихся в Кремле в войсках гарнизона и среди служащих левых эсеров немедленно арестовали.

Первым официальным правительственным объявлением об убийстве Мирбаха стала телефонограмма Ленина, переданная в 4 часа 20 минут в организации, контролируемые большевиками: в районные комитеты РСДРП (б), в районные Советы депутатов города Москвы (где левых эсеров практически не было), и в штабы Красной гвардии (партийные большевистские воинские части). В этой первой телефонограмме Ленин сообщал:

"Около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки".13

Если вслед за советскими историками предположить, что к этому времени Ленин не знал о "мятеже" левых эсеров, покажется удивительным, что в столь сложной ситуации Ленин не сообщил о случившемся ни заседавшему в Большом театре Съезду Советов, ни руководству союзнической советской и правящей партии левых эсеров, ни даже в отряд ВЧК, т.е. Попову, куда, вероятно, правительство обратилось бы в любой другой ситуации. Правда, в первой ленинской телеграмме не было упоминания о левых эсерах, что, казалось бы, подтверждает версию советских историков. Бонч-Бруевич, однако, объясняет это отсутствие указания на левых эсеров совсем другими причинами. Во-первых, пишет он, "многие еще не хотели верить,что это -- дело их рук". Аргумент

не слишком убедительный уже потому, что чье бы то ни было сомнение не могло сдержать Ленина. А вот вторая причина, указанная Бонч-Бруевичем, кажется куда более правдоподобной: