Ю Фельштинский - Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)

"...Здесь преследовался тактический прием, чтобы не спугнуть эсеров со своих мест и телеграммой о выступлении их в центре не подстрекнуть на периферии, в уездах их единомышленников к подобным же действиям".14

Телефонограмма Ленина действительно должна была быть послана по провинциям, но только "в уезды по случаю грозы тотчас передать не удалось".15 Передали лишь в 5 часов 30 минут. Бонч-Бруевич, однако, не разъясняет, почему же Ленин не указал на восстание левых эсеров в какой-нибудь особой телефонограмме, предназначенной только для Москвы. Но очевидно, что по причине, уже указанной Бонч-Бруевичем: нельзя было вспугивать бездействовавших левых эсеров, бездействовавших не только на периферии, но и в самой Москве.16 До того момента, пока не разработали окончательно конкретный план разгрома ПЛСР, не окружили отряд Попова, не арестовали фракцию левых эсеров на Съезде Советов, нельзя было говорить левым эсерам, что большевики рассматривают их как восставшую партию. А конкретный план разгрома отряда Попова, аналогичный плану разгрома анархистов 12 апреля, был утвержден большевиками только около 5 часов вечера 6 июля.17 До этого времени не считал Ленин возможным не только объявлять по всей Москве о смерти германского посла (хотя за час до передачи первой телефонограммы Ленина, в 3 часа 15 минут, 47-летний граф Мирбах скончался),18 но и попытался умолчать о ранении Мирбаха. В черновике телефонограммы постскриптум была вписана зачеркнутая позже фраза: "Сейчас получено известие, что бомбы не взорвались и никто не ранен". "Ив этой попытке представить террористический акт пока что провалившимся был виден тот же смысл: скрыть на какое-то время и от немцев, и от противников Брестского мира правду, взять инициативу в свои руки. Ведь тот шанс, что известие о смерти Мирбаха вызовет аплодисменты всех делегатов Съезда Советов, от эсеров до большевиков, что в порыве революционного энтузиазма съезд одобрит убийство

и разорвет Брестский мир -- был слишком велик. И от такого оборота событий Ленин обязан был себя застраховать. Для этого нужно было арестовать левоэсеровскую фракцию съезда еще до того, как она узнает об убийстве Мирбаха, для этого необходимо было держать известие о смерти Мирбаха в секрете и не давать понять левым эсерам, что события принимают серьезный оборот, так как Мирбах на самом деле убит, а Брестский мир, может быть, уже разорван. Объявить об убийстве Мирбаха -- значит окрылить левых эсеров. А окрылить их, значит придать им сил. А Ленин был заинтересован как раз в том, чтобы выбить у ПЛСР почву из-под ног.

В германское посольство первым прибыл вездесущий Радек. За ним последовали Карахан, нарком юстиции Стучка и Бонч-Бруевич, привезший с собой отряд латышских стрелков 9-го полка. Для "расследования террористического акта" в посольство прибыл Дзержинский, впоследствии писавший:

"Лейтенант Миллер встретил меня горьким упреком: "Что вы теперь скажете, господин Дзержинский". Мне показана была бумага, удостоверение, подписанное моей фамилией. Это было удостоверение, писанное на бланке Комиссии, дающее Блюмкину и Андрееву полномочия просить по делу аудиенции у графа Мирбаха.20 Такого удостоверения я не подписывал, всмотревшись в подпись мою и т. Ксенофонтова, я увидел, что подписи наши скопированы, подложны.21 Фигура Блюмкина... сразу выяснилась, как провокатора. Я распорядился немедленно отыскать и арестовать его (кто такой Андреев, я не знал)".22

Ленина все еще не было. И Хильгер напрасно пишет, что он прибыл в посольство "немедленно после того, как услышал об убийстве".23 Только в пятом часу к главному подъезду здания СНК (бывшее здание Судебных установлений) подъехал личный шофер Ленина Гиль; Ленин, Свердлов и Чичерин сели в машину и поехали в посольство. О прибытии их немцам сообщил Бонч-Бруевич, указавший, что "главы правительства... желают официально переговорить с представителями германского посольства". Бонч-Бруевич пишет:

"Нас пригласили в большую парадную комнату. Мы все уселись. Водрузилась торжественная мертвая тишина... Владимир Ильич, сидя, произнес краткую реплику на немецком языке, в которой принес извинения правительства по поводу случившегося внутри здания посольства, где мы не имели возможности оказать помощь германскому представительству. Он высказал глубокое соболезнование по поводу трагической смерти посла и прибавил, что дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару*.24 "Реплика" Ленина, конечно же, не могла удовлетворить сотрудников германского посольства. По существу, Ленин снял с советских органов какую-либо ответственность за убийство германского посла, указав, что за происшедшее внутри посольства советская власть отвечать, дескать, не может. Да и краткую речь свою он произнес сидя, как бы подчеркивая, что не слишком огорчен убийством представителя германского империализма. Немцы же были настолько напуганы и растеряны, что не догадались выразить свой протест ни по поводу самого убийства, ни в связи с заявлением Ленина, хотя уже тогда обратили внимание на "холодную вежливость" большевистского вождя.25

Выразив формальное соболезнование германскому посольству, члены советского правительства покинули здание и вышли во внутренний дворик. В здании, однако, остался Стучка, начавший производить "обследование" места преступления. Результаты этого самого первого большевистского расследования так никогда и не были оглашены советской властью. Но одно бесспорно: папка с "делом" Роберта Мирбаха, опрометчиво оставленная террористами в приемной посольства, и удостоверение ВЧК за подписями Дзержинского и Ксенофонтова, являвшиеся опасными уликами в руках германского правительства, оказались у большевиков.

Что же происходило в это время в ЦК левых эсеров, вернее, в здании отряда ВЧК, у Попова, где в перерывах между заседаниями съезда собиралась верхушка левоэсеровской партии? Правильнее всего ответить: ничего, хотя это явно не то слово, которым должны были бы характеризоваться действия "мятежной партии".

Справедливости ради следует указать, что слухи о предстоящем покушении на Мирбаха дошли не только до Дзержинского и Карахана, но и до левых эсеров. Александровичу где-то в районе полудня об этом сообщил Блюмкин. А между часом и двумя о предстоящем покушении было уже известно группе членов ЦК левых эсеров -- Прошьяну, Карелину, Черепанову и Камкову.26 Теперь уже эта группа членов ЦК, имевшая возможность предотвратить убийство, но не сделавшая этого, становилась, как и Дзержинский, действительным соучастником преступления. Но неумолимо катилось красное колесо революции: как и Дзержинский, левые эсеры решили ничего не предпринимать. Это решение, скорее всего, было принято тем самым "совещанием небольшой группы членов ЦК", на которое указывал советский историк Спирин.