Ю Фельштинский - Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 1)

Ограничиться, однако, только такими разъяснениями нельзя. Дело в том, что самое обвинение в "троцкизме", если бы его основывать только на моих заявлениях, речах и статьях последних лет, показалось бы слишком уж неубедительным. Для того, чтобы это обвинение получило вес и значение, привлекается мое политическое прошлое, то есть моя революционная деятельность до того момента, когда я вступил в партию большевиков. Я считаю необходимым дать объяснения и по этому поводу. Таково основное содержание настоящей статьи.

Если бы я считал, что мои объяснения могут подлить масла в огонь дискуссии, - или если б мне это прямо и открыто сказали товарищи, от которых зависит напечатание этой работы, - я бы отказался от ее напечатания, как ни тяжело оставаться под обвинением в ликвидации ленинизма. Я бы сказал себе: мне остается ждать, что более спокойный ход партийной жизни даст мне возможность, хотя бы и с запозданием, опровергнуть неправильное обвинение. Но мне кажется, что открытое объяснение - то есть ответ по основному предъявленному мне обвинению - может в настоящий момент не сгустить, а, наоборот, разрядить атмосферу в партии, сведя вопрос к его действительным размерам.

В самом деле. Если бы действительно оказалось, что в партии проводится линия троцкизма против линии ленинизма, это значило бы, что дело идет о зародышевой борьбе разных классовых тенденций. Тогда никакие объяснения не помогли бы. Пролетарская партия сохраняет себя, очищая себя. Но если троцкизма на деле нет, если призрак троцкизма есть, с одной стороны, отражение дореволюционного прошлого, а с другой стороны, порождение мнительности, вызванной смертью Ленина; если призрак троцкизма нельзя на деле воскресить иначе, как извлекши из архива письмо Троцкого к Чхеидзе и прочее, - тогда открытое объяснение может помочь, может устранить старые накопленные предубеждения, может рассеять призраки, может очистить атмосферу партии. Именно такова цель настоящего объяснения.

Прошлое

Выше уже сказано, что предисловие мое к книге "1917" поставлено в дискуссии в связь со всей моей деятельностью и представлено, как выражение "троцкизма", стремящегося заменить собою ленинизм, в качестве партийной доктрины и метода партийной политики.

При такой постановке вопроса оказалось необходимым партийное внимание передвинуть в значительной мере с настоящего и будущего на прошлое. В партийный обиход введены старые документы, цитаты старой полемики и прочее. В числе таких материалов отпечатано, в частности, письмо, написанное мною тогдашнему социал-демократу (меньшевику) депутату Чхеидзе 1 апреля 1913 года, то есть почти двенадцать лет тому назад. Письмо это не может не произвести самого тяжкого впечатления на каждого члена партии, в особенности же на такого, который не прошел через испытания довоенной фракционной борьбы в условиях эмиграции, и для которого письмо поэтому является совершенной неожиданностью.

Письмо это написано в момент чрезвычайного обострения фракционной борьбы. Сообщать здесь подробности написания письма нет никакого смысла. Достаточно напомнить принципиальные причины, которые сделали возможным самый факт написания такого письма. Эти принципиальные причины состояли в том, что я занимал тогда в отношении к меньшевикам позицию, глубоко отличную от позиции Ленина. Я считал необходимым бороться за объединение большевиков с меньшевиками в одной партии. Ленин считал необходимым углублять раскол с меньшевиками, чтоб очистить партию от основного источника буржуазных влияний на пролетариат. Значительно позже я писал, что основная политическая моя ошибка состояла в том, что я не понял своевременно принципиальной пропасти между большевизмом и меньшевизмом. Именно поэтому я не понимал смысла организационно-политической борьбы Ленина, как против меньшевизма, так и против той примиренческой линии, которую я сам защищал.

\

Те глубокие разногласия, которые отделяли меня от большевизма в течение ряда лет и во многих случаях резко и враждебно противопоставляли большевизму, ярче всего выражались именно в отношении к меньшевистской фракции. Я исходил из той, в корне неверной перспективы, что развитее революции и давление пролетарских масс заставит, в конце концов, обе фракции пойти по одному и тому же пути. Поэтому я считал раскол напрасной дезорганизацией революционных сил. А так как активная роль в расколе принадлежала большевизму, ибо только путем беспощадного, не только идейного, но и организационного, размежевания Ленин считал возможным обеспечить революционный характер пролетарской партии (и вся позднейшая история целиком подтвердила правильность этой политики), то я в своем "примиренчестве" на многих острых поворотах пуни враждебно сталкивался с большевизмом. Борьба Ленина против меньшевизма необходимо дополнялась борьбой против "примиренчества", которое нередко называлось "троцкизмом". Все те товарищи, которые читали сочинения Ленина, знают об этом. Смешно поэтому говорить, будто кто-то что-то здесь "скрывал". Мне, конечно, и в голову не могло бы прийти оспаривать теперь, задним числом, принципиальную правильность и величайшую историческую дальновидность ленинской критики российского "примиренчества", которое основными своими чертами сходно международному течению центризма. Я считал и считаю это настолько ясным и бесспорным для всякого члена партии большевиков, что самая мысль о дискуссии на этой почве, после того, что партией в этой области проделано, написано, усвоено, проверено и подтверждено, была бы просто нелепой.

Борясь, как сказано, против "генерального межевания" и раскола, я тем самым вступал вообще в ряд жестоких конфликтов с теми идейными и организационными методами, при помощи которых Ленин подготовлял, создавал и воспитывал нашу нынешнюю партию. Самое слово "ленинизм" в большевистской фракции тогда не существовало. Да и Ленин не допустил бы его. Только со времени болезни Ленина и особенно после смерти его, партия, как бы охватив сразу то гигантское творчество, каким была жизнь Ленина, ввела в свой обиход слово ленинизм. Слово это, разумеется, не противопоставляется марксизму, но оно включает в себя все то новое, чем обогатилась мировая марксистская школа, теоретически и практически, под руководством Ленина. Если же взять дореволюционную эпоху, то слово "ленинизм" употреблялось только противниками большевизма для характеристики как раз того, что они считали наиболее отрицательным и вредным в политике большевиков. Для "примиренца", каким был я, наиболее отрицательной чертой большевизма представлялось раскольничество, фракционная борьба, организационное межевание и прочее Именно в этом смысле мною и применялось тогда, в моменты острой полемики, слово "ленинизм". Сейчас можно произвести большое впечатление на неопытного и неосведомленного партийца, спросив его: "а вы знаете, что такое, по Троцкому, ленинизм?" и затем прочитать ему из старых статей или писем фракционный выпад против ленинизма. Но это вряд ли правильный подход. Он рассчитан на