Ю Фельштинский - Коммунистическая оппозиция в СССР (1923-1927) (Том 3)

Сверху написано "председатель Совнаркома". Эти вот строки написаны рукою Ленина в самом низу страницы. Здесь сказано: 'Товарищи. Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело. В. Ульянов (Ленин)".

Написано это рукой тов. Ленина. Когда он мне это вручил, и внизу чистой страницы были написаны эти вот строки, я недоумевал. Он мне сказал: "До меня дошли сведения, что против вас пускают слухи, что вы расстреливаете коммунистов. Я вам даю такой бланк и могу дать вам их сколько угодно, что я ваши решения одобряю, а наверху страницы вы можете написать любое решение и на нем будет готовая моя подпись". Это было в июле 1919 года. Так как много распространяется теперь сплетен про мое отношение к Владимиру Ильичу и, что гораздо важнее, про отношение Владимира Ильича ко мне, то я хотел бы, чтобы кто-нибудь другой показал бы мне вот такую карт-бланш, вот такой незаполненный бланк за подписью Владимира Ильича, где Ленин говорит, что он заранее подписывает всякое мое решение, -- а тогда от этого решения часто зависела не только судьба отдельных коммунистов, но и нечто большее. Так обстояло дело. Но я думаю, что и в этом вопросе Ярославский окажется сильнее Орджоникидзе, и по ячейкам пойдет версия Ярославского, а не то, что его тов. Орджоникидзе здесь осадил. Потом и сам Орджоникидзе скажет: "Ничего не поделаешь, массы требуют, а впрочем, я и сам убедился из речи Троцкого..."

Орджоникидзе: Какое предвидение!

Троцкий: Я с удовлетворением принимаю к сведению, что тов. Орджоникидзе осуждает передовицу "Правды". Но 500 тысяч экземпляров, отравленных клеветой, - политический факт, а осуждение тов. Орджоникидзе останется в четырех стенах. Ярославские имеются и в губерниях и в уездах. Статья Марецкого, или как там его звать, это сталинский камертон для уездных, губернских и иных Ярославских. Кампания пойдет по этому камертону. Это грязная спекуляция на черносотенных инстинктах наименее сознательных слоев.

Ярославский: Я протестую против клеветнических выпадов. Вы сами черносотенец. (Орджоникидзе звонит.)

Троцкий: Я с удовлетворением принимаю к сведению заявление тов. Орджоникидзе, что по его мнению, как и по моему, бюрократизм за последний год вырос.

Ярославский: Я протестую.

Розит: Тогда надо призвать к порядку клеветника.

Орджоникидзе: Никто вас не уполномачивал делать заявление.

Троцкий. Вопрос не просто в числе чиновников, вопрос в режиме, в курсе, в подходе управляющих к управляемым. На секретном узком активе в районе, где фракционный доклад против оппозиции делал секретарь райкома Яковлев, выступила одна работница и сказала примерно так: "Все это правильно, с оппозицией надо расправиться, но вот беда в чем: когда человек почище приходит в райком, его сразу направят, куда надо, а когда приходит работница, посерее, погрязнее, она стоит в передней". Это говорила работница, член райкома. Такие голоса раздаются все чаще. Они означают не только то, что увеличилось число бюрократов, а что правящие круги все более и более врастают в верхние слои советско-нэповского общества, что создаются два слоя, два образа жизни, два рода привычек, два рода отношений или, если резкими словами сказать, создаются элементы бытового двоевластия, которое, при дальнейшем развитии, может превратиться в двоевластие политическое, а политическое двоевластие будет уже непосредственной угрозой диктатуре пролетариата. Огромный слой городского партийно-советского люда до 3-х часов живет, как чиновник, после 3-х часов живет, как обыватель, либеральничает против ЦК, а по средам, после 6 часов, осуждает оппозицию за маловерие. Это тип партийца, который весьма подобен тому царскому чиновнику, который исповедовал в частном порядке теорию Дарвина, а когда нужно -- представлял свидетельство о святом причастии,

Тов. Орджоникидзе предлагает нам помогать ему в борьбе с бюрократизмом. Почему же вы снимаете оппозиционеров с работы? Разве они отказываются "помогать"? Есть, правда, попытки людей милютинского типа, были они и раньше (мне кажется, что тов. Орджоникидзе им не покровительствует), доказать, что оппозиционеры плохо работают, попытаться скомпрометировать их так сказать с заднего крыльца. Но я утверждаю, что подавляющее большинство оппозиционеров сняты не потому, что они свою работу исполняют плохо, или не в соответствии с директивами ЦК, а сняты они в наказание за свои убеждения, как оппозиционеры. Они сняты в наказание за так называемый "троцкизм".

Предложение тов. Орджоникидзе помочь ему в борьбе с бюрократизмом напоминает мне другое, более авторитетное предложение, - мой последний разговор с Владимиром Ильичом, после его писем о монополии внешней торговли и до его писем по национальному вопросу. Это было, думаю, за две-три недели до его второго заболевания. Он вызвал меня к себе, в Кремль, говорил об ужасающем росте бюрократизма у нас в советском аппарате и о необходимости найти рычаг, чтобы как следует подойти к этому вопросу. Он предлагал создать специальную комиссию при ЦК и приглашал меня к активному участию в работе. Я ему ответил: "Владимир Ильич, по убеждению моему, сейчас в борьбе с бюрократизмом советского аппарата нельзя забывать, что и на местах, и в центре создается особый подбор чиновников и спецов, партийных, беспартийных и полупартийных вокруг известных партийных руководящих групп и лиц, в губернии, в уезде, в районе, в центре, т. н. ЦК и т. д. Нажимая на чиновника, наткнешься на руководящего партийца, в свите которого спец стоит и, при нынешнем положении, я на себя такой работы не мог бы взять". Владимир Ильич подумал минуту и - тут я приведу почти-что дословно, -- сказал так: "Я говорю, стало быть, о том, что надо бороться с советским бюрократизмом, а вы предлагаете к этому прибавить и Оргбюро ЦК?" От неожиданности я рассмеялся, потому что такой законченной формулировки у меня в голове не было. Я ответил: "пожалуй, что так". Тогда Владимир Ильич говорит: "Ну, что же, -предлагаю блок". Я сказал: "С хорошим человеком блок очень приятно заключать". Под конец Владимир Ильич сказал, что он предлагает создать при ЦК комиссию по борьбе с бюрократизмом "вообще", а через нее подойдем и к Оргбюро ЦК. Организационную сторону он обещал еще "обдумать". На этом мы расстались. Затем я ждал недели две призывного звонка, но здоровье Ильича становилось все хуже, вскоре он слег. А потом Владимир Ильич прислал мне свои письма по национальному вопросу через своих секретарей, так что дальнейшего продолжения это дело не имело. (Шум в зале.)