Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Весной 72 г. война против Митридата и его союзников с новой силой возобновилась в Понте, во Фракии и в Испании. Лукулл, узнав, что новая армия Мтридата почти готова, и не желая быть атакованным под стенами двух городов, смело решился двинуться ей навстречу с частью своей армии, в то время как другая должна была продолжать осаду под командой его генерала, Луция Лициния Мурены. Затруднение в продовольствовании сделало поход и кампанию тяжелыми и опасными. Но Лукуллу помогла измена некоторых понтийских военачальников, которых он подкупил, и ему удалось нанести решительное поражение Митридату, потерявшему в прошлом году при нашествии на Азию и Вифинию свою лучшую армию и не получившему просимой помощи. Лукулл захватил лагерь и сокровища Митридата, но не самого царя, который в беспорядке бегства спасся, отдав сперва приказ убить всех женщин своего гарема. [377] Reinach. М. Е., 337, 342.

В это время Марк, брат Лукулла, посланный в Македонию в качестве проконсула, окончательно завоевал Фракию, переправился через Балканы и достиг Дуная. [378] Преувеличениям Флора (III, 4, 6) надо противопоставить для выяснения истинных размеров этих экспедиций Евтропия (VI. 10), Аппиана (III, 30), Орозия (XI, III, 4), Сервия (in Verg. Aen., VII, 605). Он приказывал рубить руки целым племенам, чтобы устрашить другие, [379] Florus, III, IV, 7. и грабил не только деревни варваров, но и прекрасные прибрежные греческие города, [380] Drumann. G. R., IV, 178; Eutropius, VI, 10. дружественные Митридату.

Со своей стороны, Помпей в Испании, наконец, окончил войну, главным образом, благодаря измене Перпенны, убившего Сертория. Теперь он начал опустошительную и истребительную войну против городов, бывших на стороне Сертория или принявших к себе его сторонников. [381] Drumann. G. R., IV, 376.

Напротив, в Италии Спартак, разбив обоих консулов этого года, победоносно шел по полуострову с одного конца до другого, сопровождаемый тучей купцов, не стыдившихся продавать врагу своего класса железо и другой материал, необходимый для мечей и прочего оружия. [382] Appian. В. С, I, 117. Высшие классы и зажиточная буржуазия дрожали за свои недавно насажденные виноградники и оливковые деревья, которые могли вырубить эти банды, за свои фермы, за хорошо устроенные погреба, опустошаемые восставшими рабами, за верность рабов, только недавно привезенных в Италию и не освоившихся еще со своим новым положением. Что же, однако, делал этот сенат из воров и концессионеров, годных для грабежа беззащитных провинций? В этом впечатлительном и нервном поколении все было заразительно, как храбрость, так и трусость. Солдаты, посланные сражаться против Спартака, офицеры, политики — все были деморализованы до такой степени, что при выборах 71 г. явился недостаток в кандидатах. Все были испуганы при мысли, что им придется командовать армией против непобедимого вождя рабов. [383] Ibid., I, 118; Oros., V, XXIV, 5.

Сенат понял, что этот скандал переполнил меру общественного негодования, что нужно во что бы то ни стало найти энергичного человека, способного положить конец войне. Он нашел его в лице претора того года, Марка Лициния Красса, потомка знатной фамилии, который, как мы видели, отличился во время реакции среди друзей Суллы. Любимец судьбы, он получил все ее дары: знатное происхождение, богатое наследство, редкий и быстрый случай выдвинуться, блестящее воспитание, живой, развитой, любознательный ум, смелость и терпение. Он уже составил себе прекрасную военную репутацию, выиграв во время междоусобной войны своевременным вмешательством в битву при Porta Collina одну из самых важных битв Суллы, последним чуть не проигранную. Потом, несмотря на свое богатство, он увеличил свое отцовское наследие, покупая имущества осужденных. Отчасти замешанный в репрессиях Суллы, он, благодаря своим богатствам, сделался важным лицом для того, чтобы быть избираемым в законном порядке на все должности вплоть до претуры. Он с успехом занимался спекуляциями и стал одним из самых могущественных капиталистов Рима. Он открыл свой дом восточным мудрецам. Он изучал философию и пользовался своими счастливыми способностями в литературе и красноречии. Богатый, умный, известный и могущественный, Красс должен был бы быть удовлетворенным. Но одно его беспокоило — слава Помпея, бывшего почти его сверстником и товарищем по оружию в войне с революцией. Судьба ему так улыбалась — и Крассу легко было прийти к мысли, что как генерал он стоит столько же, сколько Помпей и Лукулл, что в красноречии он равен Цезарю и что он никому не уступит места в почестях, могуществе и общественном уважении. К несчастью, его натура была скорее натурой осторожного и скупого банкира, чем натурой великого, смелого, экзальтированного и расточительного честолюбца, способного властно увлекать толпы. Это был человек с умеренными потребностями, чуждый пороков, благовоспитанный, [384] Velleius, II, 46, Drumann.G.R., IV, 111. любящий свое семейство, в жизни и во всех делах, в которых он принимал участие, выказывавший удивительный порядок, точную и упорную ревность. Он с благоразумием и упорством пользовался всеми выгодными случаями, крупными или мелкими. Он давал в долг многим, выступал на защиту всех дел, какие только ему предлагали, брался даже за столь отвратительные, что Цезарь отказывался говорить речи в их защиту. Он расточал свои любезности, приветствия и комплименты людям всякого рода. А между тем он гораздо менее вызывал к себе удивления и не был так популярен, как Помпей, который, казалось, принимал почести и знаки уважения с гордым пренебрежением, по крайней мере не домогаясь их явно, и который уже получил триумф и звание проконсула, не занимая никакой должности. А он был только еще претором! Красс не имел ни одного из тех качеств, которые нравятся массам. Точный делец и счетчик слишком вредил в нем политическому человеку. Он ни к кому не чувствовал смертельной ненависти, ни к кому не привязывался навсегда. Он не был жестоким ради удовольствия, но отнюдь не имел и кастовой или аристократической честности. Не замечая этого и, напротив, воображая себя щедрым, он старался извлечь выгоду из всех своих поступков, от всех лиц, которые к нему приближались. Вельможа по расчету, а не по инстинкту, он вслед за блестящей щедростью обнаруживал позорную мелочность, неумолимо требуя, например, возвращения сумм, одолженных по любезности, если при наступлении срока он считал, что не нуждается более в своем должнике. Таким образом он терял почти всю выгоду щедрых услуг, которые оказывал. [385] Plut. Crass., 6, 7.