Дмитрий Калюжный - Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона

История всегда находится между двумя крайностями: с одной стороны ее ограничивает хроника действительно произошедших событий, а со второй – заданная схема, определяющая для историка, к чему он должен эту историю вывести. И совершенно неважно, чем задается эта схема: стилем мышления самого историка (парадигмой) или приказом политического властелина.

Вспомним опять СССР. Непростую, многофакторную семидесятилетнюю историю этого государства вам совершенно по-разному расскажут, например, в США, в Индии и Литве. Даже в России вы можете услышать не только разные, а диаметрально противоположные версии одной и той же истории! И насколько же можно верить каждой из них в отдельности?…

Вспомните, как мы читали советские газеты: между строк. Что-то написано, а что-то нет, и люди слушали зарубежные «голоса», чтобы восстановить пропущенную информацию. А сегодня есть либерально-демократическая пресса и есть патриотическая; они освещают события с разных позиций. Люди предпочитают что-то одно и уже сами упускают много важной информации, ведь правда– она всегда посередине, всегда сложнее и полнее, чем сказанное кем-то одним. Конечно, нужно не только читать, но и думать.

Мы все были свидетелями, как премьер-министр М. М. Касьянов высказывал недовольство учебниками истории, вышедшими в 2001 году. Оказывается, в них по-прежнему есть слова «рабочий класс» и «трудовая интеллигенция»! Касьянов был возмущен. Еще больше его поразили слова, что современная Россия – мафиозное государство. А разве куда-то делся с лица земли рабочий класс? Или нынешняя Россия – не мафиозное государство? Можно, конечно, спорить, но ведь речь идет об учебниках, так что перед нами пример того, как власть требует политической истории, а не объективного анализа. Причем весь пафос в том, что Е. М. Примакову в учебнике отдано много места, а В. В. Путину мало. А самого Михал Михалыча Касьянова вообще пропустили. Обидно, конечно.

Разрабатывая основы хронотроники, применяя математические методы в изучении сложных социальных систем, мы доказываем, что мир многомерен, а исследователь всегда работает в некоем «подпространстве», то есть всегда имеет дело лишь с проекцией реального мира, работает с отображениями реального мира в этом подпространстве . Но выбор проекции остается за исследователем, и если он ангажирован, если допускает только одну версию истории, – правдивой истории он не получит.

Теперь мы предлагаем выбирать и изучать разные проекции специально. Жабинский нарисовал историю с точки зрения искусства, затем – литературы. Но искусством и литературой не исчерпывается человеческая деятельность, надо продолжать работу, изучая историю ремесел, военного дела, юриспруденции … Только изучение прошлого с разных сторон позволит получить модель (и не одну) реального процесса истории.

Причем такой подход применим не только к истории, но практически ко всем общественным наукам.

А мы приступим к истории науки.

В первобытном обществе на протяжении сотен тысяч лет не было науки в современном понимании этого слова. Речь можно вести только о стихийном использовании явлений природы, о накоплении, ценой бесчисленных усилий и жертв, практического опыта , который получал отражение в форме обычаев, примет, поверий, запретов… Затем наступил период, в течение которого накопленный опыт превращался в знания , позже началось превращение их в науку , то есть произошло систематизирование знаний, оформление правил и приемов научных описаний и доказательств; наука Нового времени отсчитывает свой срок с начала XVI века.

Мы покажем в этой книге, что научно-техническое развитие человечества представляет собой внутренне связанный процесс, обусловленный объективными законами, и докажем тем самым, что ныне принятая хронология неверна, поскольку в ее рамках развитие выглядит разорванным, нелогичным, изобилует анахронизмами.

Говоря о ранних этапах технического развития, мы не сможем назвать ни имен конкретных творцов новой техники, ни точных дат открытий и изобретений. В разных концах нашей планеты эти изобретения и открытия повторялись множество раз, забывались, восстанавливались, пока в конце концов не входили в повседневную практику людей.

Неизвестные нам первобытные изобретатели, наши далекие предки, впоследствии воплотились в легендарные образы титанов, полубогов и героев, которые то получали первые орудия труда в готовом виде от богов, то похищали у богов огонь (огонь знания). Их похождения справедливо считаются мифами. Но не менее мифичными выглядят открыватели различных новшеств или люди, их описавшие, – имена которых скрыты под звучными псевдонимами Аристотель, Архимед, Герон и т. д. Даже много позже, всего тысячу – восемьсот лет назад, когда роль отдельных изобретателей стала более ясной, процесс создания новых орудий и средств производства продолжал оставаться результатом работы многих авторов, представителей разных народов. Крупнейшие технические достижения человечества продолжали оставаться «безымянными».

И все же исследование истории техники позволяет выстроить некоторую последовательность событий. Ведь каждому понятно, что никакое новшество не может появиться раньше материалов или технологий, на которые оно опирается, или раньше, чем общество приобретет и потребность в нем, и возможность его реализовать. А если оно все же появится, из него получится лишь то, что можно назвать «игрушкой», а не техническим новшеством, так как оно не имеет возможности войти в производственный оборот из-за своей уникальности.

Перейдем же к нашей первичной истории.