Дмитрий Калюжный - Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона

Любая история – всего лишь проекция реальных событий, и как таковая она слабо отражает реальность. Если сфотографировать слона в профиль и анфас, а также с хвоста и снизу, то мы получим несколько таких проекций , или образов слона. Какой снимок ни возьми, это будет слон, и все-таки – не слон, а фото части слона, не передающее ни объема, ни динамики, ни характера.

Традиционная история, имея набор первичных фактов (несколько фотоснимков слона в нашей модели), вцепилась только в один, который, кстати, мало соотносится с исходной информационной системой, то есть реальным прошлым. Но историки, по сравнению с разными альтернативщиками (новыми хронологами, хронотрониками, многовариантниками), обладают тем преимуществом, что их версия так или иначе канонизирована. А это прежде всего означает, что в их руках первичная информация претерпела определенную подгонку, прошла своего рода цензуру под заранее заданную теорию. Говоря по-другому, традиционная история признает адекватным исходной информационной системе только свой образ истории.

Более того, спутанные траектории развития превращаются в ее толковании в однозначные, неоправданно удлиняя историю.

Если же смотреть на проблему шире, можно, опираясь на ту же фактическую базу, произвести отбор по различным критериям, например относящимся к искусству, наукам, военному делу и т. д., и получить целый набор иных проекций исходной информационной системы. При этом каждая из них в каких-то частях может быть не похожа на другие, но в совокупности они все вместе могут дать представление о реальном ходе событий.

Главное, не абсолютизируя ту или иную проекцию действительности, получить их в достаточно большом количестве, чтобы уже на базе их анализа создать некий объемный образ прошлого.

В каждую эпоху практическая и познавательная деятельность людей определяется присущей только ей системой основополагающих понятий, принципов, категорий, взглядов, норм и методологических установок мировоззренческого характера. Это и есть то самое, что мы немного выше назвали парадигмой . Можно сказать еще определенней: любая эпоха имеет характерную систему мировоззрения, которая неявно регулирует всю человеческую деятельность.

И обязательно какая-либо наука задает общие познавательные «координаты» и «точки отсчета»: математика, химия или, в последнее столетие, физика. Господствующий в ней стиль мышления накладывает отпечаток на стиль мышления всей эпохи.

Во всех научных занятиях людей стиль мышления формирует и распространяет общепринятость научного познания, обеспечивает его устойчивость и целостность. Он позволяет временно соединять различные смыслы, несовместимые постулаты разных наук посредством метафор, аналогий и другими способами. Он обеспечивает сосуществование различных языков науки, он – средство понимания и взаимоперевода. При осознании людьми неадекватности этой парадигмы с реалиями бытия происходит перестройка стиля мышления, или научная революция.

К счастью, произошло не так много смен различных стилей мышления. Начнем мы с так называемого детерминизма , который был основой стиля мышления от древних греков до ХХ века, да и сейчас не забыт. Название произошло от латинского determino – определяю. Это философское учение о закономерной взаимосвязи и причинной обусловленности всех явлений природы. Из однозначного характера связей вытекает их равноценность: любая рассматриваемая связь в равной мере признается необходимой . Детерминизм требует существования некоторых первоэлементов, число которых крайне мало и из которых построен весь мир.

Из-за несомненных и впечатляющих успехов классической физики схема жесткой детерминации была в известной мере абсолютизирована. В XVIII веке философская концепция, выразившая это, получила название лапласовского , или классического детерминизма и длительное время выступала как обоснование экспансии механики в новые области исследований.

Триумф ньютоновской механики, самым впечатляющим моментом которого было детерминистское описание движения небесных тел Солнечной системы, позволило Лапласу (1749–1827) предположить, что подобное описание может быть распространено на самый широкий круг явлений или вообще на все явления. Его приверженность к детерминизму, как это ни парадоксально звучит, позволила ему получить фундаментальные достижения в области теории вероятностей и ее приложений.

Именно в работе «Опыт философии теории вероятности» он развил принципы механического детерминизма:

«Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу и относительное положение всех ее составных частей, если бы он вдобавок оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором».

В это время механика не только определяла стиль мышления ученых-естественников, но и влияла на представления об обществе. Более того, в период между XVI и XVIII веками появилось стремление к непосредственному выведению социальных законов из законов механики. Это было связано с общим мнением, что должен существовать единый универсальный закон, охватывающий всю совокупность явлений природы и общества, что может быть создана единая, строго дедуктивная, универсальная наука, в которой слились бы все существовавшие области знания.

Академик Л. И. Абалкин говорил: [3]

«…Существующая до сих пор парадигма общественной мысли была основана на нескольких постулатах, сформулированных еще в XVIII веке. И все школы и направления, от буржуазных до марксистских, развивались в рамках одной парадигмы теоретических представлений. Именно в XVIII веке были сформированы по крайней мере три крупнейших идейных позиции. Это прежде всего небесная механика Ньютона как представление о некой идеальной модели, идеальной самоуправляющейся системе, абсолютно совершенной. Поэтому все устремления общественной мысли были направлены на поиски подобной модели и для общества. Предлагались разные ее (модели) варианты, решения, но расхождений в характере конечной цели не существовало.

Затем надо назвать концепцию Адама Смита с ее «невидимой рукой» рынка, которая моделировала идеальное устройство общества, где все сбалансировано и где обеспечивается его самодвижение и совершенствование.

И наконец, эту парадигму завершала концепция общественного договора Жан-Жака Руссо.