Франц Финжгар - Под солнцем свободы

Нет, нет Истока! А ведь ей казалось, будто он всю ночь сидел возле нее, будто она разговаривала с ним, будто он рассказывал ей забавные истории о жизни славинов. По безбрежным лугам ходили они за стадами овец, отдыхали в темных лесах. На ветках под солнцем свободы пели свободные птицы. Исток был могуч и уважаем, она - любима и почитаема. А теперь его нет! Он обещал вернуться, рано вернуться. Солнце уже играет с волнами, а его все нет.

Ирина испугалась. Страшные предчувствия сжали сердце. А вдруг Асбад... Феодора... Во дворце Исток был в полночь. Если они собирались ее погубить, если для этой цели наняли разбойников, то почему бы не найти их и для Истока? Он сильный, он герой. Он спас ее, но спасется ли сам? Если он пал в бою, он пал за нее...

Затрепетало нежное сердце девушки, задрожала она всем телом, по щекам побежали слезы, она зарыдала и в отчаянии упала на подушку.

Всхлипывая, Ирина шептала молитвы, умоляя Христа спасти, сохранить его, смилостивиться над ней...

Постепенно она успокоилась. Вытерла глаза.

"Зря это, я глупая, - раздумывала она. - Чего я плачу? Он ведь уже приходил. Я душой почувствовала это во сне. Тихонько приподнял полог, посмотрел на меня и ушел. Не разбудил меня, пожалел, добрый. И сейчас он придет; скоро дрогнет занавес, огненные глаза устремятся на меня. Я подожду его. Наши взгляды встретятся. И он прочтет в моих глазах, как я ждала его, как тосковала по нему и боялась за него. Я расскажу ему, как я плакала, а он засмеется, погладит меня по голове, поцелует в глаза. И скажет: "Соловушка мой, чего ты боишься?"

И в самом деле шевельнулись тяжелые портьеры у входа. Ирина задрожала от счастья. Пришел мой Исток!

Но вместо Истока она увидела маленькие глазки Эпафродита.

- С добрым утром, светлейшая госпожа!

Низко, дворцовым поклоном поклонился ей старик.

- Приветствую тебя, добрый господин! Где Исток?

- Уехал в казарму; высокий чин принес ему много забот и дел. Он скоро вернется.

- Но ведь он уже был здесь? Я во сне чувствовала, что был.

Грек, не задумываясь даже на секунду, солгал, чтоб не испугать девушку.

- Конечно, был. Как может улететь голубь, не попрощавшись с голубкой?

- Ах, а я думала, что его не было, что с ним случилась беда во дворце!

- Любовь видит ночь там, где сияет ясный день!

- Какая я глупая! - Ирина закрыла лицо руками и весело рассмеялась.

- Прошу тебя, светлейшая, не покидай комнату. Эпафродит - твой самый заботливый слуга. Ты ни в чем не потерпишь нужды, дочь моя. Но наружу, милое дитя, нельзя выходить. В Константинополе все видит, все доносит, глухие стены и те слышат!

Эпафродит торопливо поклонился, занавеси сомкнулись, и его голова исчезла.

Пройдя второй и третий зал, он остановился в зале Меркурия, где стояло много прекрасных статуй работы античных мастеров. Старик подошел к статуе Афины, хлопнул себя по лбу и произнес:

- В тебе, Паллада, воплощена мудрость моего народа, но или разум мой стоит не больше черного муравья в траве, или опасения мои не напрасны и сегодня ночью что-то случилось с Истоком. Да обрушатся проклятия ада на императрицу, если она дерзнула...

Он быстро повернулся к выходу - ему чудилось, будто мраморные статуи согласно закивали головами:

- Верно говоришь, случилось...

Он так подробно и четко продумал и разработал план, что, казалось, ни малейшей детали в нем уже невозможно изменить. И вдруг удар, взмах мечом и все нити оборваны, все уничтожено.

Это представлялось настолько невероятным, настолько невозможным, что он заново принялся все обдумывать и перебирать в голове.

"Нет, невозможно, никак невозможно! Она не настолько дерзка. Во дворце был пир, вакханалия и оргия в садах длилась за полночь, ночь была теплой. Исток пришел туда до полуночи. Он хорошо вооружен. Какой бы грохот стоял, если б на него напали. Нет, нет, Эпафродит! Думай трезво и мудро!"

Он чувствовал, что нервы его утомлены. Бессонная ночь, столько важных решений, умственное напряжение - он просто переутомился и поэтому, подобно влюбленным, видит ночь там, где светит ясный день.

Надо отдохнуть.

Утренняя прохлада в саду среди цветов быстро успокоила Эпафродита. Шаг его снова стал легким и плавным, как бывало, когда в этом саду он обдумывал свои дерзкие начинания. Каждый миг возникали новые мысли, каждый жест возвещал: "Вперед! Вперед! Все или ничего! Жизнь или смерть!"

Раздумывая таким образом, он подошел к жилищу Истока, остановился, взмахнул рукой и твердо решил:

"Нет, невозможно! Я ошибся, Паллада! Она не настолько дерзка!"

И, словно освободившись от тяжкого груза, вздохнул облегченно и повернулся к дому, чтоб взглянуть на Радована. Надо было обо всем рассказать старику, предупредить его, чтоб он не проболтался за чашей. Неосторожный певец мог погубить их.

Радован проснулся и лежал на мягкой перине, заложив руки под голову. Он смотрел в потолок и не шевельнулся даже, услыхав шаги.

- Нумида! - голос его был хриплым, он закашлялся и повторил: Нумида! Почему ты забываешь о том, что приказал тебе вечером господин? Почему? "Нумида - твой раб", - сказал он. А тебя и близко нет. И я, Радован, отец Истока, которого славят по всем кабакам, я, который спас жизнь Эпафродита, лежу здесь, голодный и алчущий. Эх, Нумида, Нумида!

Торговец улыбался, стоя у дверей. Ведь Нумида все утро покорно ждал за дверью, пока его призовет Радован.

- Хлыстом его, Радован!

Певец встрепенулся и оробел, увидев Эпафродита.

- Прости, господин, не обессудь! Я думал, это Нумида. Старый человек бестолков и болтает бог весть что.

Он встал и низко склонился перед греком.

- Садись, старик! Расскажи, что делается на свете. Нумида сейчас принесет завтрак.

- Не к спеху, он, господин! Человек рад покуражиться, когда так вот разболтается, как я у тебя. С тех пор как я ушел, ни разу не было случая приказать: Нумида, дай поесть, Нумида, пить хочу. Ни разу! Сам проси, сам ищи, сам заботься, чтоб хоть как-то брюхо набить. Посмотри, как я похудел!

- У Эпафродита отъешься!

- Неплохо бы, да только не выйдет. Не успею, Господин!

- Почему не успеешь?

- А, да ты же не знаешь, зачем я вернулся! Я думал прийти летом, а пришлось сразу назад поспешить.

- Лучше б ты здесь остался. Зачем ты ушел?

- Спроси богов, зачем бродит по свету певец, спроси, может, они тебе скажут. Да ведь не скажут, даже боги твои не скажут! Певец должен ходить, он не знает покоя; боги гонят его, а зачем - не говорят. Только присядешь и наешься, а в сердце стучит: "Иди!" И идешь.

- Зачем же ты тогда вернулся?

- Я наперед знал, что вернусь. И сказал об этом Истоку еще до ухода. Но где он, почему его нет возле отца? Хорош сынок. Отец страдает, а ему хоть бы что.

- Служба, почетная служба, старик! Управда так его возвысил, что весь Константинополь диву дается. У него сейчас хлопот полон рот.