Франц Финжгар - Под солнцем свободы

"Завтра Любиница уже не выйдет из града. Вернется Исток, возвратятся воины и тогда... Она никогда не будет моей, а без нее мне не жить!"

Он перевернулся на брюхо и зарылся лицом в холодную землю. В душе снова заговорила мудрость прадедов: "Не сходи с ума! Опомнись! Брось ее! Вспомни, Тунюш, ведь ты сын Эрнака!"

Он поднял голову. Увидел белые рубахи внизу, загорелось сердце, вспыхнула страсть, и мудрость снова покинула его.

- Она будет моей, она будет королевой гуннов! - решительно произнес он, вскакивая на ноги...

Девушки закричали и разбежались, словно стая голубок, на которых кинулся ястреб.

Заалел багряный плащ, страшная рука обхватила Любиницу вокруг пояса, голова ее закружилась, и темные тени заплясали перед глазами.

В эту минуту на валу града появились две старческие фигуры. Это были Сварун и Радован.

- Тунюш! - завопил Радован.

- Моя дочь! - простонал Сварун и упал замертво.

Радован смочил ему голову и в утешение несчастному отцу послал вслед бешено скачущему гунну водопад самых страшных проклятий на языках всех народов от Балтийского до Эгейского моря.

Но гунн уходил, унося в объятиях свое богатство, прижимая к сердцу бесчувственную Любиницу. Топот коней его спутников, спешивших следом, тревожил его, он обнимал девушку, охваченный страхом, что ее отнимут у него. Без отдыха, почти обезумев, они мчались к Дунаю.

Ночью Тунюш уложил бесчувственную Любиницу на роскошные ковры в своем шатре и, отчаявшись привести королеву в чувство, призвал на помощь ведунов и ворожей.

Однако радость его, когда девушка открыла глаза и попросила воды, была недолгой. Баламбак сообщил, что уже несколько дней его ожидают посланцы из Константинополя. Управда приказывал немедля прибыть к нему.

То были преследователи Истока, по распоряжению императора разыскавшие в степи лагерь Тунюша.

Занялось утро. Любиница спала с улыбкой на губах. Тунюш пригрозил смертью Баламбеку, если он чем-либо огорчит королеву Любиницу, и, проклиная тот день и час, когда он впервые предстал перед Управдой, вместе с ромеями направился на юг.

11

У восточных ворот крепости Топер стояла высокая двуколка, покрытая холщевыми попонами. Возница успокаивал горячих лошадей, тревожно бивших копытами по земле, изрезанной колеями колес. В башне над воротами, опершись на каменный барьер, стоял солдат.

- Ну и жарища. Зачем префекту понадобилось выезжать так поздно? спросил он возницу.

- Кони даже в тени потом покрываются! Пусть боги оценят мудрость больших господ, мне она недоступна.

Вдруг солдат встрепенулся. Сверкнул шлем, молнией блеснуло копье.. Издали донесся конский топот.

- Подходит? - спросил возница одними губами. Громче он говорить не осмеливался.

Солдат махнул рукой, ничего не ответив. Семеро всадников мчались в воротам.

Префект Рустик соскочил с коня у повозки, его свита остановила коней поодаль. Возница откинул попону, привязал коня префекта сзади и стал покорно ждать, пока Рустик усядется.

Вдруг с юга, со стороны пристани, донесся торжественный трубный сигнал. Часовой, не успев даже взглянуть на море, быстро поднес к губам изогнутый рог и повторил торжественный сигнал.

Префект, поставивший было ногу в повозку, опустил ее, отвязав коня и опять вскочил в седло.

- Сколько кораблей? - крикнул он часовому на башне.

- Один быстрый парусник!

- Близко?

- Убирает паруса.

Префект обрадовался тому, что накануне так поздно пьянствовал. Ведь иначе он бы уже уехал, и императорский корабль не застал бы его.

Он повернул коня снова в город, у казармы бросил несколько коротких и резких приказаний герулам и аланам, которые, радуясь тому, что он на какое-то время покинет Топер, чесали языки в тени, - и поспешно, в сопровождении своих всадников, поскакал к пристани.

Горожане толпами стекались через южные ворота к пристани: звук трубы возвещал о прибытии военного корабля. Это был парусник императора Юстиниана - лучший из тех, что плавали в византийских водах. Тревога охватила префекта. Кто приплыл? С какими вестями? Может быть Велисарий? Или Мунд? Уже поговаривали о войне в Италии. А что, если император возьмет у него пол-легиона? С оставшейся половиной разве только крепостные стены займешь, да и то с трудом. К тому же варвары, узнав о том, что императорское войско ушло на запад, могут ударить через Дунай с севера. Конь фыркал, грызя стальные удила, - ветер рвал пену с его губ; он рыл копытами землю, выгибал шею и напирал на толпу; люди с криком метались в воротах, пытаясь спастись от лихого коня.

Когда челн закачался на волнах и понесся к берегу, Рустик встревожился еще больше. Люди глядели на его торжественное лицо в предвкушении новости, о которой можно будет говорить долгие недели.

Префект ничем не проявил охватившей его тревоги. В голову Рустику даже пришла мысль о том, что ему, возможно, вручат собственноручно подписанное императором письмо, лишающее его префектуры в Топере и призывающее в Константинополь, где он, правда, будет жить в почете, но при этом влачить жалкое существование на одно только жалованье.

Лодка приближалась к пристани, префект приготовился выпрыгнуть из седла, чтоб с трепетом и повиновением принять высокого вестника. Взгляд его искал знаки различия, хотя бы золотого орла на груди. Но постепенно ноги префекта снова утвердились в посеребренном стремени, и он выпрямился в седле: между гребцами - азиатами и африканцами - он разглядел лишь позолоченный жезл молодого центуриона.

Изящным жестом придворного вельможи центурион перекинул край алого плаща через левое плечо, положил руку на рукоятку своего меча из слоновой кости и слегка поклонился префекту. Рустика рассердило столь дерзкое поведение мальчишки, и он не смог скрыть гримасы гнева.

Но молодой офицер, выучившийся при дворе читать на лице мысли, и чуть не испугался гнева префекта.

"Словно загорелый варвар", - подумал он про себя и произнес:

- Флавий Павлин, центурион палатинцев, сын консула Флавия Василия, прибыл по повелению всемогущего императора, властелина моря и земли, который тебе приказывает...

При этих словах префект оказался на земле и коленопреклоненно выслушал приказ императора. А молодой щеголь подмигнул левым глазом, как бывало при дворе, когда удавалось осадить кого-то или безвинно оговорить.

- ...который тебе приказывает сообщить, не заходил ли сюда парусник Эпафродита, великого негодяя и хулителя его светлейшего величества? Мы следовали за ним по пятам, но он исчез. Или нас обманывали торговые корабли, уведомлявшие о нем?

- Сообщи, центурион, - Рустик не стал добавлять высокого титула, ибо его оскорбляла надменность юного щеголя, - сообщи, центурион, что нижайший раб, префект Топера, начальник тридцать третьего фракийского легиона, склоняет в пыли колена и говорит следующее: хулитель светлейшего величества прибыл в наш порт, отпустил рабов и потонул вместе со своим кораблем. Я видел это собственными глазами.