Юрий Мухин - Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно

Вплоть до бунта. Между тем и цари понимали, что причины волнений часто коренятся в действиях самих властей, сознавали, что пролитая кровь может вызывать потоки ответной. Понимая это, государство при вспышке бунта всегда старалось погасить его без крови, насколько это было возможно. Характерно, что орденом «Св. Владимира», четвертая степень которого уже давала дворянство, награждались те офицеры и чиновники, которые сумели погасить крестьянские волнения, не прибегая к оружию. Это действительно требовало мужества, так как возмущенная община не щадила ни себя, ни своих обидчиков.

Характерный пример. Если общине не удавалось мирными способами призвать к порядку своего помещика, то она могли не бунтовать, а сделать, скажем, следующее.

Выбирались несколько мужчин, которые шли и убивали помещика с семьей, а усадьбу поджигали. Затем сдавались властям. Россия не знала смертной казни, вернее, смертная казнь применялась в исключительных случаях по узкому перечню статей уложения. Поэтому суд приговаривал преступников к каторжным работам на тот или иной срок и дальнейшему поселению в Сибири. Брачные узы почитались священными, считалось, что браки заключаются на небесах и не людям их разрывать. Поэтому, по существовавшему закону, семья осужденного (при ее желании) на казенный счет также отправлялась в Сибирь к месту каторги и ссылки, поселялась у тюрьмы, и там же ей за счет казны назначалось содержание. Но помимо этого вся община регулярно собирала деньги и отправляла их в Сибирь осужденным, поскольку в ее глазах, естественно, это были не преступники, а герои, «пострадавшие за мир».

Мы видим, что русские люди были объединены в полностью самоуправляемые общины, имевшие хотя и строгие обязательства перед государством, но по очень небольшому перечню вопросов. Община была способна в ряде случаев эффективно защитить свой суверенитет перед кем бы то ни было, как это может сделать только семья.

Приоритет духовных ценностей, таких, как преданность обществу, готовность к самопожертвованию ради него, обостренное чувство справедливости и пренебрежительное отношение к абсолютизируемым ценностям материальным, таким, как неприкосновенность частной собственности, включая собственность на землю, определяли различие в поведении русских людей, с одной стороны, и людей Запада и приверженцев их мировоззрения в России (так называемых западников»!), с другой.

Много веков подряд русские расселялись по всему свету, осваивали необжитые места, укоренялись там. То же самое делали англичане, французы, немцы. Они так же переселялись на новые земли – в Америку, Африку, Австралию.

Но те и другие делали это по-разному. Скажем, европейские переселенцы осваивали североамериканские прерии. Они приходили на пустые места, столбили выделенный им участок земли, ставили дом и ферму, устанавливали дружественные отношения с соседями для совместных действий против общих бед и опасностей. Налоги они платили в зависимости от количества находившейся в их владении земли, и с течением времени удары судьбы разоряли часть из них, их участки скупались более удачливыми соседями, а неудачники становились городскими и сельскими пролетариями. Это соответствовало образу мыслей западного человека, в этом не было ничего, что бы тревожило его совесть.

Русские поступали иначе. Когда крестьянская община приходила на выделенную ей на всех землю, то прежде всего выбирала самое удобное место для села или деревни. Исходя из того, сколько в ее числе нераспавшихся семей, отводила каждой участок под усадьбу. Эти участки нарезались рядом друг с другом, образуя одну или несколько улиц будущего селения. Одновременно община учитывала, что семьи будут расти и делиться, в связи с чем оставлялся резерв для будущего расширения селения.

Оставшаяся земля делилась на три части: луга, пастбища и пахотная земля. Могла быть и четвертая часть – лес. Всей этой землей община пользовалась сообща. Вспомним, каким образом это делалось.

На земле, выбранной под усадьбы, всем миром строились дома, и, независимо от того, была это сильная и богатая семья или маленькая и бедная, мир не прекращал работу, пока дома не стояли у всех.

Весь скот села единым стадом выпускался на пастбища.

С пашней и лугами было сложнее.

Пахотная земля, во-первых, делилась на сорта в зависимости от ее качества: одна на пригорке, другая в низине, в третьей больше глины, в четвертой – песка и так далее. В разных общинах земельные угодья подразделяли на разное количество сортов, в некоторых – до 15.

Далее земля делилась на участки – наделы. Исходили при этом из следующих соображений. Налогом – податью среди крестьян облагались только лица мужского пола, но зато все: стар и млад. Перепись населения производилась периодически раз в семь лет. Зафиксированное в переписи количество лиц мужского пола оставалось для налогов единым на весь этот период. То есть фактически облагались податью не отдельные люди, а вся община, а число мужчин в ней было, по сути, количественной оценкой налогоспособности данной общины.

Если в ней на момент переписи было сто мальчиков, мужчин и стариков, а размер налога с каждого 12 рублей в год, то общая подать составляла 1200 рублей, и в течение ближайших семи лет платить нужно было именно эту подать. Со сбором налогов внутри общины должен был разобраться сам мир. Что он и делал. В каждой отдельно взятой общине это могло происходить по-разному, но принцип был един – мир не принуждал крестьянина платить налог, если не предоставлял ему землю, чтобы требуемую для уплаты сумму заработать. Наделение землей происходило чаще всего таким образом. Каждый сорт пахотных угодий делился на число налогоплательщиков. Получившийся в результате надел мог состоять из полосок земли разного сорта – в количестве до 15. К тому же эти полоски располагались в трех полях – яровом, озимом и пару. (Над этим сильно смеялись столичные мудраки – сначала в Петербурге, а потом в Москве и Ленинграде, однако не стоит забывать: прежде всех неразумность такого дележа понимали сами крестьяне, но справедливость для них была выше целесообразности.)

Далее, нарезанные наделы распределялись между семьями, но не поровну, а с учетом силы каждой семьи, в зависимости от того, сколько она имела рабочих рук для обработки земли.

Скажем, в состав семьи входили четыре лица мужского пола – отец и трое малолетних сыновей. Формально она имела право на четыре надела или надел четырехкратной величины. Но община могла выделить этой семье всего лишь два, так как в ней фактически некому было бы эти четыре надела обрабатывать, а следовательно, была низка вероятность, что семья окажется способна внести в общинную кассу свою часть податей. А другой семье, в которой только один мужчина – отец, но есть три взрослые незамужние дочери, община могла дать не один, а три надела.