Д. Хмельницкий - Правда Виктора Суворова(Сборник)

Сталин ходатайствовал даже перед американским послом Штайнхардтом, чтобы получить разрешение на покупку линкора у правительства США. До этого Штайнхардту в его бытность послом в Москве никак не удавалось встретиться со Сталиным. В конце концов, после долгих улаживаний, президент Рузвельт дал согласие на разработку и поставку линкора в СССР. Этой работой занялась в августе 1937 г. американская фирма «Gibbs & Сох». Кроме одного линкора, Советский Союз должен был получить еще детали и вооружение для второго, чтобы собрать его на своих верфях.

Планы «Gibbs & Сох» на самом деле были исполинскими. Оба корабля должны были быть водоизмещением не менее 66 000 тонн (вариант А) либо даже 74 000 тонн (вариант Б). Для сравнения: немецкий линкор «Бисмарк» имел водоизмещение 42 000 тонн [434].

Советский Союз рассчитывал и на техническую помощь Италии. Например, двигатель крейсера класса «Киров» был сделан по образцу, купленному в Италии. Двигатели других кораблей этого же класса должны были быть построены по итальянской лицензии. Кроме того, в Италии были куплены чертежи крейсера «Raimondo Montecuccoli».

Итальянские эскадренные миноносцы «Dardo» и «Baleno» послужили образцом для советских эсминцев класса «Гневный» (проект 7). Уже в 1929 году на итальянской верфи Cantieri Riuniti dell' Adriatico были разработаны планы для советской подводной лодки класса «Декабрист».

Сталин одобрил огромную программу по созданию морского флота, представленную ему Ворошиловым 7 сентября 1937 г. В этой программе было предусмотрено строительство не менее восьми линкоров (четыре — типа Б/проект 25 и четыре — типа А/проект 64), 10 тяжелых крейсеров (проект 22), 22 крейсера (проект 68), два авианосца (проект 71), 20 ведущих эсминцев, 144 эсминца, различные миноукладчики, противоминные тралы, 85 больших, 175 средних и 116 маленьких подводных лодок.

Строительные программы для 10 эсминцев, восьми линейных крейсеров, 14 крейсеров и двух авианосцев были утверждены 27 июля 1940 г.

Это только два примера из обширной советской программы строительства флота, ясно демонстрирующие ее грандиозный объем. Какой смысл имела эта программа для континентального Советского Союза?

Такая программа не могла иметь оборонительный характер, поскольку для защиты побережий она была слишком большой и слишком амбициозно задуманной. Если бы речь шла о следовании оборонительной доктрине, нужно было бы проектировать и строить совсем другой флот.

Роль советского военного флота была предопределена наступательной доктриной. Описание роли флота во «Временном военно-морском уставе 1937» («Временном уставе морской службы 1937») начинается с наступательных задач: «Наступательные бои в открытом море и в воздушном пространстве над морем, кроме того, у вражеского побережья и вблизи вражеских морских баз, чтобы достичь оперативных целей войны на море...» Флотские командиры должны были проводить наступательные операции, чтобы нанести врагу решающее поражение [435].

Молотов, ближайшее доверенное лицо Сталина, сказал 14 февраля 1938 года: «Могучему Советскому государству нужен морской и океанский флот, соответствующий его интересам и достойный его великих целей» [436].

Сталинские планы по строительству флота превышали возможности советских верфей. Поэтому часто сроки спуска судов на воду затягивались. В конечном счете вся эта гигантская программа вооружений так и не смогла быть выполнена вовремя, до начала операции «Барбаросса».

Этот короткий экскурс в область морских вооружений должен послужить очередным штрихом в изучении сталинских намерений перед Второй мировой войной.

Еще одним очень спорным моментом при обосновании экспансионистских планов Советского Союза служат речи Сталина на заседании Политбюро 19 августа 1939 г. и перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г.

Подлинность речи 19 августа 1939 г. многими историками подвергается сомнению. В этой речи Сталин подготавливает высшее руководство партии к заключению пакта с Германской империей. Необычно откровенная, эта речь никак не может соответствовать концепциям историков, оставшихся верным советской линии.

Сталин открыто признается в том, что он намерен использовать пакт с Гитлером, для того чтобы втянуть Германскую империю в изнурительную войну с западными странами. В этом случае Советский Союз сможет сам определить момент своего вступления войну, то есть сам назначить срок нападения. Ослабленные противники тогда упадут в руки Сталина, как «спелые фрукты». Традиционная историческая наука, естественно, никак не может использовать такое откровенное заявление Сталина о собственных планах. Историческая версия, согласно которой Адольф Гитлер был единственным агрессором, в случае признания речи Сталина подлинной рушится.

Однако была ли речь Сталина действительно такой экстраординарной, как принято считать, или просто нам недоступны другие похожие документы из ближайшего сталинского окружения? В действительности мы можем привести множество других доказательств агрессивных намерений Сталина.

Одним из важнейших свидетелей может считаться вождь коммунистического Интернационала болгарин Георгий Димитров, чьи дневники были найдены в одном из архивов Софии.

Особого внимания заслуживает запись от 7 сентября 1939 г. [437]: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т.п.). За передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если бы руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему. <...> Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий шаг — подталкивать другую сторону. <...> Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население?» Эти дневниковые записи Димитрова полностью соответствуют попавшему на Запад тексту речи Сталина 19 августа 1939 г.! Свидетелями высказываний Сталина были, кроме Димитрова, еще Молотов и Жданов.

Обратимся теперь к Андрею Жданову, сталинскому надсмотрщику над идеологией и искусством, секретарю ЦК и члену Политбюро. Могли ли быть такие высказывания Сталина, как приведенные в дневнике Димитрова, неожиданными для Жданова? Ни в коем случае [438].

Несколько лет назад стало известно секретное выступление Жданова в 1938 г. перед Центральным Комитетом чехословацкой компартии в Праге [439]. Жданов говорил, что хотя долг каждого коммуниста — бороться с фашистским агрессором, однако коммунисты должны одновременно пытаться «со всей силой использовать порожденный войной экономический и политический кризис, чтобы мобилизовать массы и ускорить закат капитализма в Чехословакии». В своей борьбе против Гитлера, а позднее против капитализма коммунисты будут поддержаны Красной Армией, которая станет «важным политическим фактором в этом конфликте».