Михаил Петров - Адмирал Ушаков (Боярин Российского флота)

Ушаков был в адмиральском мундире, ему почтительно дали дорогу, он прошел через толпу вперед и занял место, откуда хорошо была видна вся площадь.

Корабельные команды стояли во главе своих командиров отдельными каре. Офицеры — в мундирах с фалдочками и треуголках, украшенных плюмажем. Одежда матросов отличалась от офицерской и цветом, и формой: их шляпы напоминали цилиндры, мундиры сшиты наподобие фраков… Раньше одежда была не такой, была более удобной, простой. Но что поделаешь: новый царь новые порядки!

Адмирал Траверсе, сопровождаемый Пустошкиным и двумя адъютантами, ходил от строя к строю, строго всматриваясь в матросов, не смевших, казалось, не то что шевельнуться, даже глазом моргнуть.

Вдруг адмирал подскочил к строю и гневно закричал на матроса, ослабившего ногу:

— Как стоять, собака?

Матрос оробело смотрел на него, видимо не понимая своей вины.

— Спрашивай, как стоять? — повторил адмирал, побагровев от вспыхнувшей в нем злобы. Не дождавшись ответа, он сильно ударил его по щеке.

Ушаков невольно отвернулся. Невозможно было смотреть на такое. О том, что маркиз де Траверсе занимается рукоприкладством, он слышал от многих. Ему рассказывали даже, что однажды адмирал отхлестал по щекам старика-инвалида. Он долго не мог этому поверить. Ему довелось видеть маркиза в избранном обществе, где он произвел на всех приятное впечатление. Он был вежлив, доступен, прост, говорил такие остроты, что вокруг стоял сплошной хохот. Но то было в избранном обществе, теперь же в нем словно проснулся зверь. Кто-то говорил, что он стал таким после свержения монархии в его родной стране. Он не мог простить тем, кто обезглавил его короля, до мозга костей ненавидел якобинцев, а таковые чудились ему даже в лице русских солдат и матросов.

Когда смотр закончился, Пустошкин стал что-то тихо говорить маркизу. Ушакову показалось, что разговор шел о нем, потому что маркиз дважды посмотрел в его сторону. Но вот маркиз сказал что-то Пустошкину в ответ и, уже ни на кого не глядя, быстро направился к поджидавшему его экипажу. Пустошкин проводил его, затем подошел к Ушакову.

— Ну, слава Богу, пронесло!.. — сказал он таким тоном, словно стыдился своих слов. — Ты подожди меня, я распоряжусь, и поедем вместе.

Ушаков не стал ждать, он пошел один, унося с собой такое чувство, словно отхлестали по щекам не матроса, а его самого.

* * *

— Напрасно расстраиваешься, Федор Федорович, — говорил Ушакову Пустошкин, вернувшись из порта. — Сами знаем: маркиз как человек — дрянь, в нашем деле понимает не больше пехотного прапорщика. Но что делать? У него власть, у него связи с двором. Посмотришь, еще министром станет.

— Оттого и тошно мне, что власть над флотом таким людям отдана, — отвечал Ушаков.

Разговор происходил на крыльце, против которого стояла одноконная тележка, на которой Пустошкин только что приехал и которую не желал отпускать, потому что надеялся уговорить Ушакова принять участие в товарищеском обеде на флагманском корабле. Обед устраивался по случаю окончания смотра флотских команд, который, как уверял Пустошкин, в общем-то прошел неплохо, во всяком случае маркиз остался доволен, даже двести рублей выделил, а то, что он поднял руку на матроса, так на других флотах еще не такое случается…

— Плюнь на все, и едем. Море совсем успокоилось. В бухте благодать. Едем! Кое-кого из своих бывших встретишь.

Ушаков в конце концов согласился. Да и стоило ли отказываться? Ведь он и ехал-то сюда главным образом для того, чтобы повидать старых товарищей, подышать с ними морским воздухом.

Кучер довез их до пристани за один миг. Здесь уже толпилось человек десять — двенадцать офицеров. Шестерых из них Ушаков узнал сразу: они были с ним в Средиземноморском походе. Остальных видел впервые. Это были новички.

Отчалили на двух шлюпках. Ушаков плыл вместе с Пустошкиным, испытывая знакомое чувство неуемного трепета. Сколько раз в жизни он вот так отчаливал от берега на корабль, и каждый раз это чувство сопровождало его. Волнение проходило лишь после того, как он становился ногами на палубу корабля.

На корабле встретили с музыкой. В то время как оркестр играл военный марш, команда корабля стояла строем у правого борта, приветствуя гостей. Проходя вдоль строя, Ушаков узнал матроса, наказанного маркизом. Он невольно посмотрел на его ноги, вызвавшие гнев командующего, и немало удивился, увидев, что левая нога и сейчас была полусогнута. Он не подал вида, что заметил это, но в кают-компании не удержался, сказал Пустошкину:

— А тот матрос и впрямь не умеет стоять, как положено.

Пустошкин улыбнулся:

— Он просто не может стоять, вытянувшись. В ноге у него пуля. Француз угостил, когда Видо штурмовали.

— Видо? Значит, он был там? Но почему тогда не списываете его на берег как инвалида?

— Он на корабле нужен. Лучший слесарь во флоте. Кстати, ты знаешь его работу: макет, что Арапов тебе доставил, ему заказывали.

Обед проходил в таком порядке: тост — вино — закуска — небольшая пауза, ничего не значащие и ни к кому не обращенные реплики, потом новый тост, и все повторялось снова. Офицеры из новичков вели себя несколько скованно, видимо боясь предстать перед известным адмиралом в невыгодном свете. Ушакову подумалось, что не будь его, люди вели бы себя проще, и он стал ждать удобного момента, чтобы оставить компанию. Ему захотелось найти того матроса-инвалида, участника штурма острова Видо, поговорить с ним, отблагодарить за чудесный макет его флагмана. Судя по макету, у этого матроса и в самом деле были золотые руки.

Обратив внимание на отрешенный вид Ушакова, Пустошкин спросил, не утомился ли он?

— Я был бы не против немного отдохнуть, — ответил Ушаков.

— Тогда пойдем, я провожу.

Пустошкин привел его в адмиральскую каюту, где были и койка, и кресло, предложил полежать немного.

— Ложиться не буду, — отказался Ушаков. — Лучше посижу в кресле, только пришлите ко мне того матроса… Кстати, как его зовут?

— Не помню. Кажется, Егором. Я пошлю за ним, — пообещал Пустошкин.

Он ушел, оставив дверь открытой, чтобы не так томило от духоты, а минут через пять появился тот, кого он обещал прислать, матрос-инвалид. Ушаков попросил матроса закрыть дверь и сесть на табурет подле него. Матрос дверь закрыл, но садиться не стал.

— В Средиземноморском походе участие принимал?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Видо штурмовал?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Ну что заладил: так точно, так точно… Я же теперь отставной адмирал.

— Знаем, ваше высокопревосходительство, — вздохнул матрос, и во вздохе его послышалось глубокое сожаление.

— Спасибо за макет корабля, что для меня сделал, — с чувством сказал Ушаков. — Тебя Егором зовут?