Жорж Блон - Одиссея авианосца «Энтерпрайз»

Раздался сильнейший взрыв. Корабль содрогнулся всем корпусом. Офицеры на мостике отпрянули назад и зажмурились, ослепленные яркой оранжевой вспышкой. Когда же они наконец открыли глаза, то увидели, как от полетной палубы, точно банановая кожура, оторвалась сорокаметровая полоса верхнего покрытия, а часть самолето-подъемника, по меньшей мере треть подъемной платформы, взлетела на воздух — метров на сто и, перевернувшись на лету несколько раз, словно громадная подстреленная птица рухнула в море. Не прошло и пяти минут, как к месту взрыва, откуда повалили густые клубы дыма, устремились пожарные в огнеупорных комбинезонах.

Взрывом бомбы, которую перед падением успел сбросить камикадзе, убило четырнадцать человек. Что же касается повреждений, они, как ни странно, оказались незначительными — пробоина в распоротой, точно громадным клинком, полетной палубе, разрушенный самолето-подъемник и обрыв в системе трубопроводов. Не менее удивительно и другое: бомба пробила насквозь две палубы и взорвалась в каптерке, доверху забитой рулонами туалетной бумаги, сыгравшими роль своего рода амортизаторов. Поэтому сила взрыва была направлена главным образом вверх, а не вниз, иначе последствия могли быть много хуже. Тем не менее в результате пожара полностью выгорели несколько самолетов, стоявших в ангарах рядом с местом взрыва, и расположенные по соседству две или три офицерские каюты. Но что бы там ни было, «Большому Э.» повезло в очередной раз, чего нельзя было сказать о двух других авианосцах — «Франклине» и «Банкер-Хилле»: камикадзе повредили их весьма основательно. Удушливый запах гари исходил от них обоих, даже когда их привели на буксире в док. Они являли собой столь жуткое зрелище, что все, кому случилось их увидеть, были потрясены до глубины души...

Между тем на борту «Энтерпрайза» моряки обследовали повреждения. Наткнулись они и на изуродованное тело летчика-смертника. Матросы осторожно извлекли его из кабины и уложили рядом с выгоревшими, почерневшими от копоти обломками самолета. Камикадзе был крепкого сложения, смугл; на месте правой руки у него торчал уродливый, обгоревший обрубок; голова почти не пострадала, хотя она едва держалась на сломанной шее и болталась, как у куклы; глаза были широко раскрыты. Моряки смотрели на «избранника смерти» как завороженные, не в силах проронить ни звука. И заворожили их не остекленевшие глаза летчика, а пуговицы на его обгоревшей форменке. Это были необычные пуговицы — с рельефным знаком камикадзе в виде трехлистного цветка сакуры. «Коль спросит кто тебя, так что же есть душа японца, — писал поэт Мотури, — ты ничего в ответ ему не говори, а просто покажи цвет дикой, озаренной солнцем вишни». Как гласит японская пословица, «самым первым из цветов распускается цветок сакуры, так и воин, подобно ему, есть первый из людей».

Между тем на Окинаве кипели куда более ожесточенные бои. 10 мая американцы захватили высоту, которую назвали про себя Пирамидой. И это был важный тактический успех. Окрыленные победой, они спешно оборудовали на высоте артиллерийские батареи на месте японских и при их поддержке приготовились развивать наступление дальше. Но не тут-то было: опять грянули проливные ливни — и тяжелая бронетехника снова оказалась бесполезной. Хуже того: в ночь с 24 на 25 мая японцы сбросили в районе аэродромов несколько парашютных десантов. И диверсанты обстреляли тылы застигнутых врасплох американцев из минометов, гранатометов и пулеметов. В результате американцы потеряли два или три десятка человек убитыми и семь самолетов. Японские главнокомандующие возлагали большие надежды на эту диверсионную акцию: главная ее цель заключалась в том, чтобы вывести из строя как можно больше американских самолетов, расчистив таким образом воздушное пространство для камикадзе. К тому времени японцы пустили в ход последние резервы своих ВВС, и хотя японские летчики явно уступали американским в численности и мастерстве, они действовали решительно и храбро, доставляя американцам немало хлопот и в небе, и на море. Американские летчики поднимались в воздух ежедневно, притом по несколько раз на дню. Так, например, пилоты ударной группы № 58–3 жили в таком напряженном режиме уже в течение семидесяти семи суток. Моряки также пребывали в постоянной боевой готовности. Авиамеханики и техники — тоже: ведь им приходилось обеспечивать боеготовность самолетов и днем, и ночью. И все же самые тяжкие испытания выпали на долю экипажей эсминцев радиолокационного дозора. Эти маленькие кораблики несли дежурство на переднем крае вахтовым методом — по трое суток через трое. И все это время их экипажам приходилось бодрствовать. Единственное, что было позволено морякам, так это прилечь на полчасика прямо на боевом посту — на палубе или на полу в отсеке. Питались они одними сухими пайками, и когда придется — в основном в перерывах между авианалетами. А японцы атаковали довольно часто. Однажды один из дозорных эсминцев отразил пятьдесят воздушных атак подряд, и за день ему удалось сбить не меньше двух десятков камикадзе. Надо сказать, что некоторые дозорные корабли уцелели тогда лишь чудом. Эсминец «Лаффи», к примеру, сумел добраться до ремонтной базы своим ходом даже после того, как на него обрушились две бомбы и шесть камикадзе. Большинству же из них не повезло — они затонули. Последний массированный удар камикадзе нанесли 28 мая — их не остановил даже проливной дождь... В тот же день Спрюэнса на посту главнокомандующего всеми силами, сосредоточенными в районе Окинавы, сменил вице-адмирал Хелси, причем без всяких тому официальных объяснений! Американское верховное командование, видимо, простило ему трагические просчеты в битве при Лейте — скорее всего потому, что теперь требовалось действовать как никогда более решительно и напористо. Ну а решимости и напористости Хелси было не занимать. Но почему в таком случае командование наземными операциями оставили за генерал-лейтенантом Бакнером, человеком предельно осторожным и не привыкшим почем зря переть на рожон? Этого тоже никто не мог объяснить. После 28 мая позиции японцев пришли в движение. Как успели заметить американцы, противник оставил передний оборонительный рубеж и закрепился на втором. Но после проливных дождей земля Окинавы превратилась в труднопроходимое болото, и наступление продвигалось очень медленно. Японская артиллерия замолчала — и то слава Богу! Японцы, видно, лишились всех пушек, а может, у них просто вышли боеприпасы. Как бы то ни было, по оценкам американских стратегов, на крохотном оборонительном плацдарме в южной части Окинавы окопались 15 тысяч японцев, или около того. Так что последний штурм обещал быть не из легких.