Виктор Кудинов - Дочь Птолемея

— Великолепно! — воскликнул Дидим, хохоча, как ребенок. — Как хорошо, что на свете так много дураков. Иначе без них нам было бы скучно. Я знавал одного такого среди александрийских купцов. Раз он был в отъезде двенадцать месяцев. Приезжает домой, а его жена рожает. Очень удивился. И спрашивает меня, может ли женщина родить на двенадцатом месяце?" — "А почему бы и не родить на двенадцатом? Если женщина сразу после зачатия увидит осла или во время зачатия услышит ослиный голос, то у неё беременность как раз будет продолжаться как у ослицы — двенадцать месяцев". — "Точно, — говорит. Перед отъездом мы немного побаловались, и я слышал, как под окном орал осел мельника". — "Ну вот видишь. Все сходится". Он успокоился и признал новорожденного своим ребенком.

— Вероятно, озорник, ты и сделал этой женщине ребенка! — сказала Клеопатра, смеясь и грозя Дидиму пальцем.

Тот только развел руками, как бы говоря: я тут ни при чем.

Клеопатра рассталась с Дидимом в приподнятом расположении духа, с сознанием того, что желаемое сбудется, что все неприятности позади, а впереди — чудесный вечер, друзья, музыка и веселье.

На покинутую ранее террасу она поднялась незамеченной. Девушки, собравшись стайкой вокруг Ишмы, негромко смеялись. Шалунья углем нарисовала себе усы, надула щеки и похаживала взад-вперед, в точности подражая одному парфянскому князю, который недавно прибыл в город и посетил Клеопатру. С размалеванной мордочкой она так забавно выглядела, что Клеопатра не удержалась от улыбки. Увидев царицу, девушки приумолкли.

— Дай-ка мне. — Клеопатра протянула руку за уголечком, села на скамью, подозвала первую попавшуюся и раскрасила ей лицо.

Полюбовавшись на свою работу, она принялась за остальных. Она чернила мочки ушей, носы, удлиняла брови, наводила на лбах румянцы, под глазами синяки, словом, раскрасила своих девиц так, что те и на себя стали не похожи. Она вымазала себе пальцы, подбородок, а взглянув в зеркало, рассмеялась. Когда она была в настроении, смех её был удивительно мелодичен и заразителен; всем стразу стало весело.

Потом умывались у фонтана, брызгаясь и толкаясь. Схватив кувшин с водой, Клеопатра вылила его содержимое одной рабыне на голову. У девушки от внезапного холода зашлось дыхание. Придя в себя, она облила другую, та третью. Поднялся крик, визг, хохот. Вода разлилась лужей по мраморным плитам, потекла ручейками.

Подобрав юбки, девушки бегали друг за другом, прыгая через лужи, скользя и падая.

Внезапно две рабыни вцепились друг другу в волосы; кувшин выпал у одной из рук и раскололся на множество кусков.

— Ну, ну! Чего не поделили? — прикрикнула на них Клеопатра, совершенно не сердясь, погрозила пальцем, и те разошлись с раскрасневшимися лицами.

За этим занятием её застали Ирада и Хармион, пришедшие объявить, что настало время готовиться к пиру — одеваться и причесываться. И Клеопатра, вняв их просьбам, удалилась в покои.

Тридцать рабынь, одна за одной, мерно шагая, пронесли мимо неё платья, туники, хитоны и пеплумы, украшения, парики — в надежде, что она выберет сама. Но царица была безучастна. Она всецело отдалась в руки умелым парикмахерам и костюмерам.

Пока Клеопатра терпеливо сидела в кресле в непринужденной позе, Ирада, чтобы та не скучала, сообщала ей о присланных подарках.

Синие шерстяные ткани в тюках привез персидский купец Арзамух, тот, что по её царской милости торговал в Александрии без пошлины третий год подряд. Десять белоснежных лошадей на племя прислал Ирод, коварный и безжалостный царь Иудеи, которого она сторонилась и побаивалась, ибо этот человек, по её понятию, был способен на любое злодеяние. Из Пунта доставили редкие благовония: нард, алоэ, шафран, амбрамускус, смирну, ладан. Привезли пятнисных оленей с вествистыми рогами, антилоп, серн; греческе керамические вазы с изображениями мифологических героев и богов; пурпур, виссон, багряницу, горный хрусталь, прозрачный, как слеза, из которого мастера собираются изготовить бокалы. Металлические листы для обшивки одного из залов прислала Македония. Из Палестины доставили различные мебельные изделия из туи, пахнувшие свежим лимоном, а также натуральный бальзам с тонким возбуждающим запахом. Из далекой и таинственной Индии прислали резные шахматы из слоновой кости, вместе с чудными тонкими платками и гладким прохладным на ощупь шелком, а также диких зверей в бамбуковых клетках — непокорных злых тигров и черных больших кошек с желтыми глазами.

Тем временем на землю пали сумерки. Над морем повис улыбчатый диск луны, но небо на западе все ещё оставалось светлым, цвета зелено-синей воды. Задымились факелы и светильники, зачернели длинные тени, к огню начала слетаться неугомонная ночная мошкара.

На скалистом острове Фарос, на стошестидесятиметровой высоте, зажегся костер маяка: там, в вышине, споря со звездной ночью, он будет гореть до тех пор, пока златоперстая Эос не покажет свои ноготки.

Вдруг раздался протяжный звук, стоном растаял в воздухе и встревожил ночных птиц в саду, — то музыканты пробовали свои инструменты.

Десятки рабов метались по двору от одного строения к другому. Из царской кухни, освещенной множеством огней, доносился сытный раздражающий запах. Из садов и огородов ещё утром доставили фрукты и овощи; из погребов — большие кувшины с маслом и различными винами.

И чем становилось темнее, тем беспокойнее бегали босые рабы, понукаемые надсмотрщиками.

Тем временем Клеопатре подрумянили щеки, насурьмили брови, удлинили чернотой разрезы глаз; от краски под нижними веками образовался налет голубоватой тени, придавший её взгляду томность и таинственность.

Ей не понравилась прическа.

— Что ты сделала мне на голове? — проговорила она, искоса посмотрев на рабыню, расчесывающую её костяными гребнями. — Разве я так хотела? — Она спутала волосы рукой. — Сделай как в прошлый раз. Да не так! Не так! Ах! воскликнула она и поглядела на палец, из которого выступила круглая капелька ярко-красной крови.

— Прости, госпожа царица, — забормотала рабыня, побледнев. — Я виновата.

— Не на палец смотри! А вот сюда, сюда! — указывала она себе на голову.

Скоро её волосы были собраны на затылке в пучок, унизаны жемчугом; с боков их закололи золотыми шпильками. Голову она решила ничем не покрывать; её увенчали лишь золотой диадемой с урием посередь лба.

Поверх туники одели длинное узкое платье из тончайшей розовой ткани; длинные с каменьями подвески оттягивали мочки ушей; шею обвивала в три ряда нитка жемчуга; на руках желто сверкали разной величины браслеты в виде змей; на плече, скрепляя с платьем накидку, тонкую, прозрачную, точно крыло бабочки, зеленела брошка — малахитовый скарабей.