Лев Колодный - Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели

Сорокалетний сын известного советского драматурга Гельмана с именем французского трибуна- Марат рвался в музеи, к государственным заказам, общественному признанию. Опубликованный им "Бизнес-план спасения современного искусства" базировался на инвестиции 500 000 долларов. То была агрессивная программа борьбы с инакомыслящими, внедрения в массовое сознание "списка имен", «раскручивание» и продажа «шедевров», создание "монопольной инфраструкты на арт-рынке", а также "цензуры на имена". О злосчастной цензуре вспомнил не утративший недавнюю власть партийный деятель, а либеральный рыночник, торгующий картинами.

"Как и всякая цензура, она должна обладать легитимностью и рычагами управления", "должна быть репрессивной по отношению к стихийному рынку". Все это требовалось для решения конечной задачи — в сознании обывателя "легитимизировать Современное искусство как Российское искусство".

В этой программе не оставалось месту реализму, Академии художеств, всей системе воспитания, созданной усилиями поколений истинных художников. И конечно, не оставалось места таким памятникам, которые множил в Москве Церетели. Поэтому на него обрушился удар лидера "актуального искусства".

Вот что он заявил на пресс-конференции:

— Церетели обманывает народ.

— В зарубежных справочниках такого художника нет.

— Америка его не признает.

— Я просмотрел всю периодику США и не нашел ни одной положительной рецензии".

И, чтобы развеселить собравшихся, рассказал анекдот, как в неком американском магазине, чтобы распродать 50 статуэток Церетели, их оценили дешевле металла, из которого отлили. Никто в зале этому возразить не мог, потому что никто не знал об американских монументах Церетели, не знал, что он преподавал в американском университете, оформлял представительство СССР в ООН и посольство СССР в Вашингтоне. Горькая правда в словах, высказанных тогда, заключалась в том, что тогда голова Колумба все еще пылилась где-то на складе в Америке. Президент Ельцин, подарив модель монумента и заявив президенту США: "Товарищ Билл, это дар России", — ничего не сделал для реализации проекта, забыл о нем, как о всем, что обещал народу.

Как раз в дни, когда со сцены Центрального дома журналиста звучали слова: "Америка не знает такого художника", — из-за океана пришло в Москву письмо Биографического института. В нем сообщалось, что Церетели среди немногих людей на земле назван "человеком 1996 года".

Всех собрали на пресс-конференцию не только для того, чтобы унизить художника. Каждый получил пакет документов, составленных опытными юристами. Из них явствовало, что некая "инициативная группа", во главе с хозяином и директором галереи в Замоскворечье, берется за сбор подписей с требованием провести "Городской референдум о судьбе памятников Церетели в Москве". Для референдума успели сформулировать три вопроса, последний из которых заканчивался словами: памятники, "сооруженные по проекту архитектора Зураба Церетели, подлежат сносу". Как видим, у напрягавшей все силы и средства «Столицы» появился активный союзник, выступивший не только в информационном, но и в правовом поле.

За дело взялись хозяин галереи, он же председатель Фонда "Молодежной культуры", председатель Либерального союза "Молодежная солидарность" и председатель "Независимого Профсоюза Студентов Молодежная солидарность". Все эти либеральные цветы, когда я пишу эту книгу, давно завяли, но тогда они цвели и пахли, представили уставные документы своих организаций.

Референдум — орудие большой политики, его используют, когда решают национальные проблемы, борются за власть. И вдруг заходит речь о референдуме по искусству. Как такое могло быть? Оказывается, в Уставе города Москвы нашлась статья за номером 79 под названием "Обращения и петиции граждан". Нужно собрать подписи 100 тысяч граждан и это дает право на проведение в городе референдума по любому вопросу!

— Это абсурд! — публично заявил по поводу задуманного референдума Андрей Вознесенский, фигура в мире современного искусства признаваемая. Если бы проводились референдумы по искусству в прошлом, то у нас не было бы Санкт-Петербурга, а у французов Эйфелевой башни. Я против кампаний, когда кричат и кричат псы до рвот. Это вызывает во мне противодействие. Еще приведу слова, которые сказал при мне великий Эрнст Неизвестный: "Я уважаю Зураба как художника".

Неожиданно для инициаторов референдума против них самих выступили авангардисты, самые известные в России во главе с Дмитрием Приговым. В их компанию неожиданно для многих попал помянутый и автор демонстраций в Московском зоопарке.

"Референдум — это очень опасный прецедент. Наши собственные произведения и работы наших уважаемых коллег не всегда понятны массовому зрителю. Тем более они никогда не будут любимы среднестатистическим большинством".

Тревога Пригова и его единомышленников была понятна. Если бы у народа спросили на референдуме, по душе ли ему "современное искусство", то большинство ответило бы — нет. Заточки и замки полетели бы в мусорный ящик. Опросы общественного мнения прогнозируют именно такой исход голосования. Но никому прежде не приходило в голову решать проблемы искусства, даже самого радикального, методом референдума. Почему тогда пытались использовать столь острый инструмент политической борьбы с художником? Да потому, что кампания носила политический характер, ее исполнили стоящие за кулисами режиссеры, далекие от искусства и близкие к политике.

Это хорошо поняли многие. Вслед за Андреем Вознесенским и маститыми авангардистами с "Открытым обращением к средствам массовой информации" выступила многочисленная Международная федерация художников и профессиональный творческий союз художников. В этом союзе состоят двенадцать тысяч профессионалов, в том числе те, кто считает себя "современными художниками": "В данной ситуации мы понимаем, художник превращается в заложника политической конъюнктуры и амбиций, за которыми, в случае с Церетели зримо проступает отношение к мэру Москвы".

Как в той ситуации повели себя друзья Церетели, кто сидел за одним столом на свадьбе Высоцкого, в мастерских на Тверском бульваре и Пресне, кто защитил его от нападок молодых да ранних?

Вслед за Андреем Вознесенским прикрыл друга Георгий Данелия, автор классических фильмов шестидесятых годов, грузинский москвич или, если хотите, московский грузин. Ему бросилось в глаза, что злостная критика обрушилась как по команде и, можно было подумать, что сам художник принес и поставил монументы тайком в ночи, никого не предупредив. В кампании он услышал мотив явно националистический, который остро почувствовал в силу своего происхождения: "Ему, например, не устают ставить в вину, что он грузин. По телевидению Петра даже назвали грузинским памятником из русского металла. Но тогда позвольте спросить о Медном всаднике, — он что, итальянский?"