Роберт Конквест - Большой террор. Книга II.

Мы находимся в благоприятном положении в отношении получения взаимодополняющей информации о концлагерях — причем с существенными подробностями — из советских и несоветских источников. Д. Далину и Б. Николаевскому уже в 1948 году удалось, опираясь на свидетельства оказавшихся на Западе бывших заключенных, составить список в несколько сот лагерей и лагерных зон. Существование некоторых наиболее отдаленных и малоизвестных из них подтвердилось потом из советских источников, как, например, существование лагеря при золотом прииске Мальдяк в глубине Колымского края, о котором рассказал в своих воспоминаниях генерал А. В. Горбатов. Точно так же условия жизни в лагерях обрисовываются аналогичным образом в источниках обеих категорий. Свидетельство генерала Горбатова о том, как уголовные преступники «урки» обращались с политзаключенными, вполне аналогично свидетельствам заключенных, опубликованным на Западе. Хлебный паек на Колыме описан на Западе Элинорой Липпер совершенно так же, как Григорием Шелестом в его «Колымских заметках», опубликованных в советском журнале «Знамя». И так далее.

Полноценным и честным свидетельствам вырвавшихся на Запад заключенных не верили. Вайсберг так и пишет в своей книге:

«Я знаю, что я стану предметом нападок тех, кто сделали своей профессией защиту системы всеобщего обмана. Я знаю, что подобно всем моим предшественникам, я стану объектом бессовестной клеветы. Я не могу избежать этого, потому что нет законных средств для доказательства того, что я говорю правду. Советские карательные органы освобождают своих заключенных без бумаг и документальных свидетельств. Но История дает правде оружие, которого она лишает ложь. Ложь существует во множестве обличий, правда только в одном. Несколько сот человек выехали из СССР одновременно со мной. Некоторые из них, возможно, умерли или снова попали в тюрьму, но другие остались, наверное, в живых и пользуются свободой. Я не знаю, где они сейчас, но в один прекрасный день они также могут заговорить. И они скажут то же, что говорю я, и содержание их свидетельств подтвердит правдивость моего рассказа». [1154] 5. Weissberg, Conspiracy of Silence, p. 14.

5. Последний и наиболее спорный из наших первоисточников — свидетельства лиц, имевших доступ к политической и полицейской информации. Сюда относятся несколько книг особого рода.

В тоталитарном государстве проблема научного доказательства принимает специфические формы. Официальные заявления власти не заслуживают в нем доверия, потому что многие из них совершенно очевидно лживы. В результате, правдивая информация просачивается лишь в форме слухов.

Новейшие советские признания подтверждают, что утечка даже самых секретных данных продолжалась и в самом 1937 году; это видно хотя бы из того, что насильственный характер смерти Орджоникидзе не остался тайной даже для низовых партийных работников, как и для нескольких эмигрантов, появившихся в то время на Западе. Разумеется, не всякий слух верен и не все, что передается из уст в уста — правда. В политической информации самый верный, хоть и не безупречный, источник — слухи на высоком политическом или полицейском уровне. Один из ярчайших примеров — нашумевший в свое время очерк «Московский процесс» (Письмо старого большевика). Это «Письмо» впервые появилось в номерах от 22 декабря 1936 и 17 января 1937 г. меньшевистского «Социалистического вестника», выходившего в то время в Париже, а затем было перепечатано отдельной брошюрой в 1937 году в Нью-Йорке. Его автором оказался потом (оставшийся поначалу анонимным) Борис Николаевский, никакой не старый большевик, но старый меньшевик, работавший некоторое время после Октября директором Института Маркса и Энгельса и сохранивший, кроме того, свои еще дореволюционные связи кое с кем из большевиков. Рыков, например, приходился ему шурином. А с Бухариным, когда тот приезжал в Европу в 1936 году, Николаевский имел несколько встреч. Бухарин и послужил источником для описания определенных настроений в партии, как они поданы в очерке. Большая часть информации Николаевского, однако, и, в частности, все места, оценивающие положение в конце 1936 года, опираются на другие источники — главным образом, на сведения, полученные от Карла Раппопорта, известного французского и русского коммуниста и друга Ленина. В господствовавшей в то время обстановке, более свободной, чем в последовавший период сталинщины, разговоры и настроения, имевшие место на довольно высоком уровне старого состава партии, могли просочиться в этом виде за границу, что, впрочем, повторилось и при Хрущеве. «Московский процесс» не должен, конечно, расцениваться как первоисточник; используя его, мы старались не забывать, что это информация из вторых рук.

Неплохим предварительным критерием для оценки такого рода сведений может служить вопрос о том, кто таков автор — реальная личность или просто имя на обложке (не забудем, что даже в ученых кругах Запада необъяснимым успехом пользуются порой книги вымышленных авторов); затем важно выяснить, подтверждаются ли сведения автора другими — в особенности более поздними — свидетельствами и созвучны ли они политическим и общим условиям времени. К лучшим и наиболее верным источникам следует отнести те, которые стали предметом упорной и ожесточенной диффамации и личной клеветы против автора (что со сталинской точки зрения вполне понятно). Так, например, книга «Я выбрал свободу» Виктора Кравченко в широчайших кругах изображалась как фальшивка организаторов холодной войны (термин «холодная война», как порой и теперь, употреблялся для обозначения не какой-либо определенной международной политики, а лишь нежелательной руководству КПСС элементарной гласности вокруг определенных фактов и убеждений); полился поток голословных нападок на личные качества автора. Кравченко дает не так много интересующих нас сведений, хотя его вторая книга «Я избрал правосудие» — отчет о его процессе против французского коммунистического журнала «Леттр Франсэз» — полезна тем, что содержит свидетельские показания ряда бывших заключенных, многие из которых без этого, несомненно, остались бы неопубликованными.

Другой автор, тоже ставший объектом упорной травли — это Вальтер Кривицкий, для нашей работы полезный, хотя и не столь важный источник. У него есть недостатки. Во-первых, его память (или его способность сопоставлять свои воспоминания с опубликованным материалом) оставляет желать лучшего. В результате, его рассказ страдает порой «хронологическими провалами». Это значит, что совершенно верная информация смещается у него во времени. Это обычно можно исправить. Во-вторых, близость В. Кривицкого к подлинным источникам сведений не так уж велика. И, наконец, особенность, которая, между прочим, мало отмечалась исследователями: Кривицкий очень следит за тем, чтобы вместе с теми или иными действиями правящей клики не выдать и подлинной государственной или военной тайны. Кривицкий покинул советскую службу 5 декабря 1937 года, этот момент позволяет провести грань между сведениями, полученными им непосредственно из источника, и позднейшими спекулятивными построениями.