Николай Маркевич - История малой россии - 1

«От нынешнего сражения зависит все счастие наше и нашего отечества, в котором отцы, братия, дети наши простирают к нам руки, прося освобождения своего из постыдного тиранского невольничества Польского; мертвецы наши, убитые, измученные Поляками, заклиная нас самим Богом и верой в Него, от Поляков поруганною, требуют праведного мщения за кровь их, невинно Поляками пролитую и всегда попираемую.»

Едва Польский обоз, во время перехода армии по мосту, за нею последовал, вдруг в Зборове ударили во все колокола. Козаки бросились на него единоверцы наши разрыли плотину, чтоб облегчить нам переправу через пруд Татары перешли чрез него и стали в тылу Королевского войска. Перемышлеское шляхетство и конница Князя Домииика Заславскаго, предводительствуемая Князем Корецким, не устояла под Татарским натиском, но Станислав Витовский и Подканцлер Лев Сапега поддержали их. Татары отступили, и в туже минуту опять кинулись с новою яростию. Сендомирский Кастелян и Балдвин Оссолинский подоспели на помощь и удержали Татар. Староста Стобницкий, Балдвин Оссолинский был убит.

В то время, как битва началась в тылу и на флангах неприятельских, Хмельницкий напал на Поляков с лица.

«Июня 17, в среду, 1649 года, есть тот пресловутый день, который должен быть всегда достопамятным в истории Малороссийской: «так говорит красноречивая наша летопись: «он есть решитель освобождения народа Русского от ига Польского, и в нем положен камень основания новой эпохи того народа. Пред восходом солнца стала многочисленная Польская армия в виду армии козацкой, многолюдством своим подобная грозной туче, закрывающей горизонт и помрачающей солнце. «Всадники ее, блестящие своею сбруею и богатым убранством, представляли молнию, сверкающую в ночной темноте; а от множественной конницы подымающаяся пыль возносилась вихрями своими до облаков и помрачала зрение человеческое опускаясь на землю. Гетман, разъезжая безпрерывно по своим Флангам, приказывал не спешить выстрелами, а допускать неприятеля в, самую ближайшую дистанцию, не смотря на его пальбу и порывчивость. Но только как он сблизился к линиям козацким, то открыта была вдруг пальба из пушек и ружей, и от скрытой конницы произведена разсыпная атака во фланг и в тыл неприятельский. Гром и пальба, с обеих сторон производимые, и кружение дыма, сделавшись от безпрерывных выстрелов, закрывали на долгое время решимость сражения; наконец поднявшийся крик в средине армии Польской, дал знать, что то делается для вспящения ухода новых войск из их линий, которые во многих местах разорвали свой фронт и поделали в нем страшные интервалы, перемешав и разстроив старых своих воинов. Гетман, то приметивши выслал на слабые места неприятельские одну фалангу пехоты своей с частию конницы, взятой из резерва; а пехота сия, ударив на разстроенного неприятеля копьями, тотчас обратила его в бег. Неприятель, покушавшийся окружить высланную пехоту, был встречен резервом козацким, обращен также в бегство, а за тем и вся армия Польская, первее подаваясь понемногу назад, наконец совсем побежала в разстройстве; а Гетман, оставив на месте сражения для осторожности одну только фалангу, велел всем прочим войскам гнать и поражать неприятеля. Убийство при сем над Поляками было страшное и повсеместное; конница, прежде делавшая разсыпную атаку нападала на уже на бегущего неприятеля целою лавою или фронтом, и он, бывши в разстройстве, не мог стоять и обороняться против копьев, а спасался бегством. Сам Король несколько раз был окружен козаками, но к нему никто но прикасался, и даже ничем на него не метил, а пропускал его с почтением: и он бросил от себя в одну партию кошелек с деньгами, а в другую партию дал часы золотые, ее командиру, который принял их, снявши с себя шапку, с великим почтением, уверив притом Короля, что он может ехать спокойно и ни чем не тревожась, ибо его ни кто нетронет, а всяк чтит с благоговением, яко особу священную. Король, вздохнув и приподняв руки, говорил Старшине козацкому: «как я обманут от льстецов своих, называвших вас козаков грубиянами и варварами! Напротив вижу я в вас благородных воинов и великодушных Христиан «. — Погоня и убийство над Поляками продолжилось до захождения солнца; дорога и поле покрыты били мертвыми и умирающими Поляками на 15 верст разстояния. На месте сражения сочтено и погребено до двадцати тысяч, а в том числе много вельмож и знатных чиновников, кои погребены в одной каплице Католической; а в добычу достался обширный стан армии Польской «со всеми запасами и обозами, вся артиллерия с ее парками и весь стан Королевский и Вельможский с богатыми палатками, сервизами и экипажами. Словом сказать, обогатили и обременили добычею сею всю армию козацкую.»

Так разсказывает об этой решительной битве наша летопись. Польские писатели хвалятся нам подвигами своих военачальников. Их армия была расположена в следующем порядке: Великий Канцлер Оссолинский командовал правым крылом, которое состояло из конниц: Королевской, Воевод Бельжского и Подольского, Донгофа, и несколько пехотных полков. КнязьКорецкий и Юрий Любомирский начальствовали на левом крыле, к ним присоединился Пузовский и другие Полковники. Центр, где находился и сам Король, был под командою Генерал-Маиора Гувальда и Краковского Губернатора Вольфа; тут находились полки Немецкие, шесть сот человек пехоты, нанятых иждивением Подканцлера Сапеги.

Татары растянулись на большое пространство бросились потом на правое крыло. Отбитые оттуда они сделали натиск на левое, и смешали его. Под Корецким была убита лошадь; стрела проскочил сквозь обе щеки у Пузовского. Он послал к Королю донесть, что Крымцы одерживают верх на их фланге; сам Король повел туда помощь; но Крымцы уже врезались в конницу и опрокинули ее. Ночь прекратила битву. В Польском стане разнесся слух, что Король хочет бежать с вельможами. Король чтоб успокоить волнующееся войско, объехал весь стан, при свете факелов. Поутру, один из пленных Татар был отправлен к Хану с переговорами. Но тогдаже Татары устремились на обозы; на валу развевалось уже козацкое знамя. Полководцы принуждены были употребить в дело своих слуг; около полудня получен ответ Ханский; битва прекратилась. Хан требовал возобновления ежегодной дани ему от Поляков по девяносту тысячь злотых и 180,000 за два года, в которые ни чего не присылали ему: с тем только обещал преклонить Хмельницкого к миру, а Гетман писал к Королю, что «готов сложить с себя Гетманское достоинство в пользу вновь определенного Гетмана Забусского, с тем, чтоб под покровительством Его Величества дозволено было ему жить «безбедно и безопасно.»

Все это показание историков Польских есть явная нелепость. В описании битвы мы видим чудеса Польской храбрости; действуют с нашей стороны одни Крымцы, козаков как будто бы не было. И так, когда Хан склонился на сторону Королевства, могло ли оно заключите немедленно такой для себя невыгодный мир? Сходно ли с характером, пылким и непреклонным, Хмельницкого, его письмо к Королю? Оно очевидно вымышленное. Кто говорил: «але мини Бог так дав, що я единовладный «Пан Руский»? — Кто требовал выдачи Чаплинского и Вишневецкого, а об отпуске пленных и слушать не хотел, прибавляя к тому свое «нехай Король не думае»? — Этот самый человек который был до победы так неуступчив, после победы отказывается от Булавы? Кто манифестом объявил, что он примерами своих предшественников научен понимать клятвопреступничество Поляков, тот неужели вверился бы позволению жить безбедно и безопасно как частный человек? и неужели Поляки не воспользовались бы этим? Тут очевидно ложь; тут ясно, что Полякам хотелось бы видеть Гетманом не Хмельницкого, а какогото Забусского, которого вероятно Хмельницкий посадил бы на престол, еслиб он явился к нему.