Александр Широкорад - Бояре Романовы в Великой Смуте

В Толвуй Марфа прибыла в сентябре или октябре 1601 г. Она имела большую свободу передвижения и посещала не только местные церкви, но и ездила к Спасу на остров Кижи, в Сенную Губу и за Онего-озеро в Челмужу. Сохранилось предание, что в Челмуже ее угостили сигом, который позже стал ее любимым рыбным блюдом. Скромной инокине удалось вывезти в Толвуй много денег и драгоценностей. Она пожертвовала большой вклад в обе местные церкви и тем расположила к себе духовенство.

Увы, благотворительность не стала единственным занятием Марфы. Она создала в Обонежской пятине целую систему фельдсвязи. Нет, я не шучу. Ее возглавили толвуйский поп Ер-молай Герасимов и его сын Исаак. Главными агентами стали толвуйские крестьяне – братья Гаврила и Клим Блездуновы с отцом Еремой, Поздей, Томило и Степан Тарутины и другие. Всего около 20 человек.

Местный поп и завербованные крестьяне имели лошадей и лодки и, как и все местные жители, пользовались полной свободой перемещения по обширному полупустынному краю. Два пристава, отряженные Боярской думой следить за Марфой, беспробудно пьянствовали. Ксения Шестова еще в Москве хорошо владела грамотой, а ее муж Федор Никитич (Филарет) позже получил славу лучшего в России шифровальщика. Он лично разработал несколько хитрых шифров (Соболева Т.А. Тайнопись в истории России. М.: Международные отношения, 1994. С. 39.).

Куда же шли письма из Толвуя? В 1614 г., когда «агентура» получила большие награды, Марфа объявила: «При Борисе Годунове, при его самохотной державе, злокозненным его умыслом, мать наша Великая Государыня старица инока Марфа Ивановна была сослана в Новгородский уезд, в Обонежскую пятину, в Егорьевский погост, в заточение, и тот поп Ермолай, памятуя Бога и свою душу и житие православного христианства, матери нашей Великой Государыне иноке Марфе Ивановне непоколебимым своим умом и твердостью разума служил и прямил и доброхотствовал во всем и про отца нашего здоровье проведывал. И матери нашей Великой Государыне старице Марфе Ивановне обвещал и в таких великих скорбях в напрасном заточении во всем вспомогал». Остальным агентам были даны отдельные грамоты с примерно таким же содержанием.

Поневоле возникает риторический вопрос: чтобы «проведать о здоровье» мужа, сколько нужно гонцов – один или двадцать? Ну послал поп Ермолай сына Исаака в Антониев-Сий-ский монастырь. Узнал Исаак о здоровье, передал весточку, вернулся с ответом. Радуйся, опальная монашка, и сиди помалкивай, чтобы никто приставам не донес. Кстати, и пробыла Марфа в Толвуе всего-то около двух лет.

Нет, агентурная сеть была создана совсем не для этого. «Фельдсвязь» была установлена не только с Антониев-Сийским монастырем, но и с Костромой, и с Москвой.

Судя по всему, именно Марфа на первых порах руководила «самозванческой интригой». Кому, как не ей, могла прийти в голову идея использовать в качестве самозванца Юшку Отрепьева – ее родню. Пафнутия же Ксения Шестова не могла не знать еще в бытность его в Троицком Павло-Оборском монастыре. Да и с Пафнутием – архимандритом Чудова монастыря – она не могла не встречаться как на официальных церемониях, так и в романовских теремах в Москве. Итак, все сходится.

Впрочем, не исключено и участие в заговоре, причем на самой ранней стадии, и поляков. Под большим подозрением оказывается канцлер и великий гетман литовский Лев Сапега. Первый раз он приезжал послом в Москву еще в царствование Федора Иоанновича. Еще тогда он писал гетману Крис-тофу Радзивиллу, что разные его информаторы сходятся в одном: большая часть думных бояр и воевод стоит за Романова, меньшие чины, особенно стрельцы и чернь, поддерживают Годунова. Второй раз Лев Сапега прибыл в Москву 16 октября 1600 г. и уехал почти через год, в августе 1601 г. Через десять дней после приезда Сапега и другие члены посольства были свидетелями ночного штурма царскими стрельцами романовского подворья. В посольском дневнике, а также в донесении королю Сигизмунду Сапега и его товарищи весьма положительно отзываются о братьях Никитичах, называя их «кровными родственниками умершего великого князя». (Ляхи не признавали царский титул Федора.)

Сапега уехал из Москвы крайне озлобленным на царя Бориса. Позже в Вильне Сапега перед русскими послами, приехавшими на ратификацию, говорил королю Сигизмунду: «Как приехал я в Москву, и мы государских очей не видали шесть недель, а как были на посольстве, то мы после того не видали государских очей 18 недель, потом от думных бояр слыхали мы много слов гордых, все вытягивали они у нас царский титул. Я им говорил так же, как и теперь говорю, что нам от государя нашего наказа о царском титуле на перемирье нет, а на докон-чанье наказ королевский был о царском титуле, если бы государь ваш по тем по всем статьям, которые мы дали боярам, согласился». То есть Сапега начал торговаться: мы, мол, признаем Бориса царем, а вы, мол, признайте Сигизмунда шведским королем. На что московские послы резонно отвечали: «Вы говорите, что государь ваш короновался шведскою короною, но великому государю нашему про шведское коронованье государя вашего никакого ведома не бывало… Нам лишь ведомо, что государь ваш Жигимонт король ходил в Швецию и над ним в Шведской земле невзгода приключилась. Если бы государь ваш короновался шведскою короною, то он прислал бы объявить об этом царскому величеству и сам был бы на Шведском королевстве, а не Арцы-Карло (герцог Карл). Теперь на Шведском королевстве Арцы-Карлус, и Жигимонту королю до Шведского королевства дела нет, и вам о шведском титуле праздных слов говорить и писать нечего».

Это был страшный удар по самолюбию короля и королевского посла. После прибытия Гришки Отрепьева в Польшу Лев Сапега стал одним из наиболее активных его покровителей. Таким образом, есть большая вероятность того, что Сапега стал соучастником заговора Пафнутия и романовской клиентуры. Об этом предположительно писал церковный историк Д. Лавров: «В это время польским послом в Москве был Лев Сапега, и Отрепьев, состоя при патриархе, мог войти в сношение с ним и убедиться, что в Польше можно найти себе поддержку» (Лавров Д. Святой страстотерпец, благоверный князь угличский царевич Димитрий, московский и всея России чудотворец. Сергиев Посад: Типография Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1912. С. 90.). То же утверждает в 1996 г. и Д. Евдокимов(Евдокимов Д. Воевода. М.: Армада, 1996. С. 53.).

Наличие треугольника Пафнутий – Романовы – Сапега сразу же снимает все загадки и противоречия в истории само-званческой интриги.

Итак, Марфа, Филарет и Пафнутий придумали самозван-ческую интригу. Но как материализовать ее? Русский народ, вопреки мнению позднейших романистов и историков, напрочь забыл об угличской драме. И явление самозванца в любом русском городе не только не приведет к бунту, но и будет мгновенно пресечено. И тут сработал естественный рефлекс отечественного заговорщика всех времен – «заграница нам поможет».