Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 1

Пожар 1666 г. нанес Лондону страшный ущерб (больший, чем пожар Рима при императоре Нероне). Сгорело 13,2 тысячи домов. Перед этим чума унесла жизнь 100 тысяч жителей. За восстановление столицы лондонцы взялись миром. Среди шестерки архитекторов выделялся Кристофер Рен (1622–1723), видный ученый-физик, астроном, математик, один из основателей Королевского общества, ставший в 1680 г. его президентом (возвел ряд построек для Оксфорда и Кембриджа). Рен – римский Рем в архитектуре! При новом планировании Сити им взята за образец знаменитая Пьяцца дель Пополо в Риме. Прах создателя Лондона покоится в соборе Св. Павла. Надгробная надпись лаконична: «Читатель, если ты ищешь его памятник, оглянись вокруг себя!»

Лондон за полтора века превратился из скромного поселения (в 1509 г. при восшествии на престол Генриха VIII было всего 50 тыс. жителей) в быстро растущую метрополию (в 1660 г. в момент воцарения Карла II число жителей приближалось к полумиллиону). Как оценивать столь бурный прогресс? Здесь две стороны медали. Рост и развитие британской столицы шло за счет остальных городов и регионов. А. Поллард напрямую связывал деспотизм Тюдоров с властью Лондона над всею остальной страной. Это действительно была «могучая рука и надежный инструмент», с помощью которой власть управляла страной. Здесь концентрировались капиталы. Сила Лондона – не только в деньгах или в политической власти. Важна роль культурных классов, ударной силы Ренессанса (купцы, адвокаты, судьи, чиновники двора, священники, педагоги, военные, ремесленники).

Собор в Уэльсе.

Лондон стал средоточием власти в стране. Хроникер XV в. писал, что лондонский мэр является «следующей за королем фигурой во всех отношениях» (в смысле его власти и статуса). И это не преувеличение. С прерогативой и мнением лондонцев королям всегда приходилось считаться. Лорд-мэр тюдоровско-стюартовского Лондона в случае смерти монарха воспринимался как наивысший сановник королевства. Лондон был самоуправляющимся городом со своими законами, полицией, судами, армией и даже системой социального обеспечения. [302]

Однако не следует думать, что блага и привилегии доставались всем поровну. Отнюдь нет. Управление столицей было сосредоточено в руках нескольких «наиболее зажиточных и опытных граждан». Это были, разумеется, только состоятельные люди. В XV в. именно так понимали демократию. На выборное собрание знать предпочитали приглашать скрытно и тихо, а те уж выбирали мэра и олдерменов. Вот как описывает процесс один из источников: «Ввиду того, что с давних времен на выборы мэров и шерифов стекалась к зданию муниципалитета огромная толпа народа, и так как народных сборищ следует бояться, как это мудро засвидетельствовано в 26-й главе Экклезиаста, ибо при этом может подняться ропот и шум, мэр и олдермены за несколько дней до дня выборов имели обычай сходиться и обсуждать, каким образом провести эти выборы, чтобы избежать волнения и народного ропота». [303]

Роль Лондона как экономического центра Великобритании. По созданию национального рынка оценил Д. Дефо в его «Торговце» («Tradesman»). К 1700 г. город насчитывал уже примерно 550 тыс. жителей, что составляло 10 процентов всего английского населения. Он затмил все столицы стран Запада. Мы говорим «Англия» – подразумеваем «Лондон», говорим «Лондон» – подразумеваем «Англия». Он, по словам Ф. Броделя, «выстроил и сориентировал Англию от А до Я». Далее он же пишет: «Все английское экономическое пространство подчинялось царственной власти Лондона. Политическая централизация, мощь английской монархии, продвинувшееся сосредоточение торговой жизни – все работало на величие столицы. Но величие это само по себе было организатором пространства, над которым оно доминировало и в котором оно создавало многообразные административные и рыночные связи. Н. Грас считает, что Лондон на доброе столетие опережал Париж в том, что касалось организации его сферы снабжения. Его превосходство было тем большим, что Лондон был еще и весьма активным портом (обеспечивавшим самое малое четыре пятых внешней торговли Англии), оставаясь в то же время вершиной английской жизни, ни в чем не уступавшей Парижу, ибо он являлся громадной паразитической машиной роскоши, расточительства, а также при всем прочем и культурного творчества. Наконец, и это главное, квазимонополия на экспорт и импорт, какой Лондон пользовался очень рано, обеспечивала ему контроль над всеми видами производства на острове и над всеми формами перераспределения: для различных английских регионов столица была центральной сортировочной станцией. Все туда прибывало, все оттуда уходило вновь, то ли на внутренний рынок, то ли за пределы страны». [304]Оценка видным историком роли британской столицы в судьбах Англии возможно заставит читателя отнестись чуть снисходительнее к другой столице, где также налицо то, что, как выше было сказано, является «громадной паразитической машиной роскоши и расточительства».

Подобно Парижу, Риму, Москве, Петербургу, Лондон есть также город-музей. Здесь масса знаменитых построек и мест: Лондонский мост и основная достопримечательность столицы Тауэр, ныне населенный скорее воронами (по легенде, устои Британии незыблемы, пока вороны не покинут его), Мэншн-хауз, с коллекцией английского серебра XVIII–XIX, уступающей, по мнению некоторых, только русской коллекции в Кремле, «Египетским» залом, в котором представлены скульптурные статуи на различные сюжеты английской литературы (от Чосера до Байрона), Вестминстер-холл, с именем которого связаны многие события английской истории (XI в.), Вестминстерское аббатство, где вот уже 900 лет у алтаря проходят коронации и бракосочетания членов королевской семьи, где находятся усыпальницы Генриха VII, Елизаветы Тюдор, Марии Стюарт, покоится прах Ньютона, Дарвина, Диккенса, Шеридана, Спенсера, Теннисона и находится знаменитый «уголок поэтов» – Poet`s Corner (Шекспира, Милтона, Бернса). Сюда отнесем и Лондонский парламент, что расположен во дворце Вестминстера (недавно было отмечено его 730-летие) и тому подобные «реликвии». В Великобритании в настоящее время 450 тысяч памятников, охраняемых а рамках «Английского наследия».

В ряде строений Уайтхолла проступает строгая, классическая, изысканная простота, присущая лучшим европейским сооружениям. Дом, известный как Banqueting House (1619), украшен фреской Рубенса. Создан Банкетинг-хауз английским архитектором И. Джонсом. Прямо перед ним казнили Карла I. Главной королевской резиденцией стал Букингемский дворец, овеянный многочисленными слухами и легендами (1837). Перед дворцом высится величественный монумент королевы Виктории. Она окружена аллегорическими фигурами, каждая из которых символизирует Победу, Мужество, Правду, Справедливость, Науку, Искусство, Хозяйство. Сюда и направляются любопытные туристы и зеваки поглядеть на колоритную смену караулов. А неподалеку, на набережной Темзы, расположился самый древний символ Лондона – 21-метровый обелиск под названием «игла Клеопатры». Ее в 1798 г. предложили Британии за победу, одержанную в ходе битвы у Нила. Лишь через 90 лет этот обелиск занял почетное место в центральной части города. По-своему интересна и Fleet Street, где примерно 500 лет тому назад были созданы первые типографии и где доктор Джонсон составил первый словарь английского языка. И все-таки самым знаменательным памятником Лондона является Тауэр. Тут в «кровавой» башне (Bloody Tower) казнили принцев, аристократов, королев. Неподалеку казнён и великий Томас Мор. Тут же сокровища королевской короны (Crown Juwels). Смерть и сокровища всегда рядом… Вход в Тауэр лежит через «ворота предателей». Политики со страхом вступают под своды самой известной тюрьмы мира. [305]Светлое и радостное зрелище представляют многочисленные пейзажные парки и сады (Сент-Джеймсский, Грин-парк, Риджентс-парк, сад в Кью и др.). Когда на территории Гайд-парка открыли Первую всемирную выставку (1851), вызвавшую всеобщее внимание, англичане увенчали ее знаменитым «Хрустальным дворцом». Он был подобен оранжерее (построил его садовник Дж. Пэкстон). Позднее Корбюзье скажет об этом предвестнике современной архитектуры: «Я не мог оторвать глаз от этой торжествующей гармонии». Поэтому нам понятны слова англичан, обращенных к граду: «Устать от Лондона значит устать от жизни». [306]