Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 1

Сегодня иные из могут задаться вопросом: «А не является ли Карлейль хладным светом далекой Луны или же еще более отдаленной планеты?» Люди быстро забывают вчерашних героев и звезд. У. Уитмен писал («Карлейль с американской точки зрения: «Людям будущего трудно будет объяснить себе, по одним книгам, личным симпатиям и антипатиям, почему этот мыслитель обрел такую власть над нашей эпохой, каким образом он придал свой особый колорит и нашим идеям, и нашему стилю мышления. Во всяком случае, я не берусь определить его влияние на меня. Но невозможно нарисовать хотя бы и неполной картины середины и конца девятнадцатого столетия без того, чтобы Томас Карлейль не занял в ней заметного места». [297]Это так. Однако триумф жизни стал плодом его собственных усилий. «Время и случай ничего не могут сделать для тех, кто ничего не делает для себя самого» Д. Каннинг. В Европе никому не удавалось вызвать любовь одновременно у немцев и англичан, у Гете и Энгельса. Никому не удавалось вызвать почтение сразу у двух соперничающих партий (у консерваторов и либералов). Он сменил на посту ректора Эдинбургского университета либерала Гладстона и нанес сокрушительное поражение в личном споре за этот же пост консерватору Дизраэли (657 голосами против 310). Оба стали затем премьер-министрами Великобритании. Вот где сокрыта духовная сила Англии: она ценит великого писателя и эссеиста выше премьер-министров! Поэт Сэмюэль Джонсон (1709–1784) был глубоко прав, сказав об отношении англичан к его личности: «Писатели – вот истинная слава нации».

В его мятежной душе странным образом соединились романтик-идеалист, революционер и консерватор, истово верующий в некое Высшее Существо, которое могло бы быть Богом. Карлейль – бунтарь и еретик считал, что Французская революция величайшее и благотворное явление мировой истории. Гете был бы в ужасе от таких мыслей. Признав роль Гете в литературе, Карлейль и по духу и по темпераменту был иным. В его дневнике вы встретите глубокое сострадание к обездоленным, ненависть к британским партийцам (в независимости от того, виги они или тори), гневную реакцию на подавление революции 1830 г. и слова: «Долой дилетантизм и маккиавелизм, на их место – атеизм и санкюлотство!» Байрона он называл «высочайшим духом Европы» и, получив письмо о его смерти, сожалел о ней, как если бы «потерял Брата».

Томас Карлейль.

Карлейль – пуританин с сердцем якобинца, с головой Кромвеля. Мысли и чувства в отношении эпохи он выразил в книге «Французская революция» (1836). Эту книгу встретили с сочувствием и теплотой очень многие (Диккенс, Теккерей, Саути, Эмерсон, Дж. С. Милль). Нам понятны слова Карлейля: социальные преобразования достигаются лишь революционным путем! Карлейль ушел далеко вперед по сравнению с иными современными «либералами» и «демократами». С присущей ему откровенностью и дерзостью он писал: «За всю историю Франции двадцать пять миллионов ее граждан, пожалуй, страдали меньше всего именно в тот период, который ими же назван Царством Террора ». Карлейль заявит, что революция предначертана Богом. Я не знаю другого мыслителя (в Европе), кто бы увидел в Господе глашатая революции. Ведь до блоковских «Двенадцати» и до социалистической революции в России еще далеко:

Нам не кажется странным, что Карлейль соединил Революцию с Личностью, с Героем, который обязан возглавить освобождение народов. Будучи настоящим и пламенным художником, он и образы революции рисует огненными мазками. Кажется, что его герои творят, сражаются в окружении молний. Карлейль пишет с пугающей глубиной и прозорливостью о событиях 1789–1894 гг.: «Это день крещения Демократии; хилое время родило ее, когда истекли назначенные месяцы… Отжившая система Общества, измученная трудами (ибо немало сделала, произведя тебя и все, чем ты владеешь и что знаешь) – и преступлениями, которые называются в ней славными победами, и распутством и сластолюбием, а более всего – слабоумием и дряхлостью, – должна теперь умереть; и так, в муках смерти и муках рождения, появится на свет новая. Что за труд, о Земля и Небо, – что за труд!.. и, если возможны тут пророчества, еще два века борьбы, начиная с сегодняшнего дня! Два столетия, не меньше; пока Демократия не пройдет стадию Лжекратии, пока не сгорит пораженный чумой Мир, не помолодеет, не зазеленеет снова». [298] Время Лжекратии, по его оценкам: 1989–1999 годы!

В книге «Прошлое и настоящее» (1843) он развенчал образ Англии как, якобы, цитадели прогресса и демократии… В первой главе книги, носящей название «Мидас» (в греческой мифологии царь Фригии был известен своим богатством и непомерной алчностью, которая чуть не погубила) читаем: «Положение Англии… по справедливости считается одним из самых угрожающих и вообще самых необычных, какие когда-либо видел свет. Англия изобилует всякого рода богатствами, и все же Англия умирает от голода. В неизменном изобилии зеленеет и цветет земля Англии, волнуясь золотой нивой, густо усеянной мастерскими со всякого рода орудиями труда, с пятнадцатью миллионами рабочих, слывущих самыми сильными, искусными и усердными, каких когда-либо знала наша земля; эти люди находятся среди нас; работа, исполненная ими, плоды, созданные их руками, имеются тут в избытке, всюду в самом пышном изобилии…. Так для кого же это богатство, богатство Англии? Кому оно дает благословение, кого делает счастливее, красивее, умнее, лучше? Пока – никого. Наша преуспевающая промышленность до сих пор ни в чем не преуспела; среди пышного изобилия народ умирает с голоду; меж золотых стен и полных житниц никто не чувствует себя обеспеченным и удовлетворенным». Строки эти, словно письмена Валтасара, уже начертаны на стенах ряда других «псевдодемократических республик», что обрекли свои народы в на муки и нищету.

Трудно читать спокойно (ныне, в России конца XX века!) полные скорби и гнева слова Томаса Карлейля (глава «Демократия» в его «Героях, почитание героев и героическое в истории»): «И все-таки я позволю себе думать, что никогда, с самого возникновения Общества, участь этих немых миллионов работников не была до того невыносима, как в дни, проходящие ныне перед нами. Не смерть, даже не голодная смерть делает человека несчастным; много людей умерло; все люди должны умереть, – последний уход каждого из нас совершается на Огненной Колеснице Страдания. Но жить несчастным неизвестно почему, тяжко трудиться и ничего не получать; быть одиноким, без друзей, с разбитым сердцем, опутанным всеобщим холодным Laissez faire – это значит медленно умирать в течение всей жизни, в оковах глухой, мертвой, Бесконечной Несправедливости, как бы в проклятом железном чреве Фаларисова быка! Вот что является невыносимым и всегда будет невыносимо для всех людей, которых создал Господь. Удивляться ли нам Французским Революциям, Чартизму, Трехдневным восстаниям? Наше время, если мы внимательно обсудим его, совершенно беспримерно». [299]Удивляться ли и нам грядущим восстаниям?!