Меликсетов - История Китая

16

Второй нормативный институт, о котором необходимо упо­мянуть, приступая к характеристике Шан, — это процесс триба-лизации (от лат. triba — «племя»). Современная наука использует понятие «племя» только для обозначения структурированной эт-нополитической общности, т.е. этнической группы, имеющей вождя. Неструктурированную стоит именовать просто этнической общностью. Этническая общность рождает племя или группу род­ственных племен в процессе трибализации. Что касается сущнос­ти этого процесса, то следует заметить, что он не возникает сам собой, но является результатом контакта данной этнической общ­ности с уже существующим в зоне той либо иной урбанистичес­кой цивилизации государственным образованием, по образу ко­торого как раз и структурируется племя, причем для этого не обязательно наличие элементов урбанизма. Существование в фор­мирующемся племени вождя и некоторых его помощников уже является достаточной основой для последующей его эволюции в направлении к более развитым институтам государственности.
Теперь, обратив внимание на проблемы власти-собственнос­ти и трибализации, попытаемся проанализировать государствен­ность Шан и взаимоотношения шанцев с их соседями, а также выяснить, кем были шанцы, откуда они появились в бассейне Хуанхэ. Начнем с характеристики их расового типа. Хотя среди многочисленных изображений человека (в основном на бронзе) встречаются различные расовые типы, включая европеоидов, шанцы в массе своей были монголоидами, что относится и к хозяевам царских гробниц, т.е. к правителям. Загадка индоевро­пейских по типу боевых колесниц с одомашненными на Ближ­нем Востоке лошадьми, имеющая самое непосредственное отно­шение к шанской аристократии (как-никак, а колесницы с ло­шадьми обнаружены в основном в царских гробницах), остается неразгаданной.
Напомним, однако, что к западу от бассейна Хуанхэ в эпоху Шан жило индоевропейское племя тохаров. Известный исследо­ватель тохаров Э. Паллиблэнк еще в 1966 г. предположил, что это племя могло сыграть посредническую роль в проникновении в Китай элементов урбанистической цивилизации. Кроме того, не­которые лингвисты находят очевидные параллели между ранне-чжоуским языком и индоевропейским (сравнить с шанским язы­ком невозможно — от Шан сохранились лишь надписи на кос­тях; только чжоуский текст канонической книги песен «Шицзин» с его рифмами помог шведскому синологу Б. Карлгрену совер­шить великое открытие — расшифровать звучание раннечжоус-ких иероглифов), а специалисты широкого плана, включая вид­нейшего историка китайской культуры Д. Нидэма, обнаруживают

17

впечатляющие параллели в календарно-астрономических и аст­рологических традициях шанско-чжоуского Китая и Ближнего Востока. Тем не менее факт остается фактом: в шанском протого-сударстве жили преимущественно (если даже не исключитель­но) монголоиды, к тому же многими корнями связанные с нео­литом бассейна Хуанхэ. Можно напомнить, что в процессе мети­сации монголоидный тип оказ^твается, как правило, сильнее европеоидного, что хорошо видно и в наши дни. Если учесть, что гипотетическая внешняя примесь европеоидов в Шан б^зла в любом случае крайне небольшой и никак не может в этом плане быть сопоставлена, скажем, с ариями, которые прибывали в бас­сейн Ганга многочисленн^тми волнами и к тому же хорошо за­щищали свой расовый тип варно-кастовыми брачными запретами, то есть основания предположить, что многочисленные мигранты сравнительно быстро и безболезненно были ассимилированы без остатка, причем об этом не сохранилось даже воспоминаний (это было связано с феноменом исторической амнезии шанцев, о котором будет идти речь чуть ниже).
Если не считать дворцов, то в основном шанцы жили в таких же хижинах-полуземлянках, что и их предшественники, насель­ники культур китайского неолита. Что касается шанских — это относится и к эрлитоу-эрлиганским — дворцов и городских стен, то они отличались от ближневосточн ^1х, изготовлявшихся из кам­ня и кирпича. Делали их методом хан-ту: уплотнявшиеся камен­ными пестами слои земли или глины, ограниченные в ширину дощатыми переборками, ряд за рядом — по высыхании — клали друг на друга. Создавалась толстая глиняно-земляная стена, сна­ружи напоминающая кирпичную кладку. Стену, видимо, чем-то крепили — она была достаточно прочной и кое-где сохранилась до наших дней, что и позволило археологам обнаружить остатки фундаментов строений и стен. Сходство с кирпичом, пусть внеш­нее, наводит на аналогии с ближневосточной древностью, где кирпичная кладка господствовала. Но кирпича шанц^:, однако, не знали. Хан-ту — его функциональная замена.
Ближневосточные по происхождению злаки — пшеница, яч­мень (знакомые, видимо, уже и луншаньцам), а также бобы, фасоль, конопля, различные овощи и фрукты, не говоря уже о чумизе, были хорошо известны шанцам. Но они знали и то, что в те времена не знал еще никто в мире, — имеется в виду шелко­водство, уникальное китайское изобретение. Из домашних жи­вотных, насколько можно судить по надписям, преобладали сви­нья и собака, но встречались также коровы и лошади, овцы и козы, куры, утки и гуси. Возможно, водились и прирученные слоны. Среди диких животн ^1х, объектов охоты, б^зли кабаны,

18

олени, тигры. Много ловили рыбы и дичи. В пищу употребляли грибы, ягоды, коренья и травы. В земледелии господствовал руч­ной труд с использованием преимущественно деревянных ору­дий (мотыги, серпы и т.п.) с каменными вкладышами или рабо­чими частями. Особое внимание уделялось охоте, имевшей по­мимо прочего ритуальное и прикладное значение (тренировка для воинов). Именно здесь, как, впрочем, и в военных походах, применялись боевое оружие из бронзы и колесницы.
Достаточно развитым было ремесло, включая строительство. Сохранились остатки специализированных мастерских — кера­мических, камнерезных, бронзолитейньгх и иных. Мастера-ремес­ленники имели очень высокую квалификацию, о чем свидетель­ствуют орнаменты на изделиях из бронзы или камня, и иные, тонкие изделия, украшения, символические изображения. Бронза, колесницы, шелковые одежды — вот конкретные свидетельства высочайшего уровня шанского ремесла. Этот уровень, естествен­но, был достигнут лишь в дворцовых мастерских. Быт простых земледельцев мало чем отличался от того, что было достигнуто земледельцами неолита несколькими тысячелетиями ранее, будь то строения, орудия труда, хозяйственные поделки, одежда, укра­шения и т.п.
Вообще принципиальное различие между правящими верхами с их окружением (аппарат администрации, ремесленники, воины, слуги) и производящими крестьянскими массами представлено в реалиях общества Шан выпукло и зримо. Но эта разница была лишена расового или этнокультурного оттенка, который преоб­ладал во взаимоотношениях между пришлыми индоариями и або­ригенным населением в бассейне Ганга приблизительно в то же время. Напротив, она была преимущественно социальной и ад­министративно-политической, зачатки которой формировались по меньшей мере с эрлитоу-эрлиганской фазы с ее дворцами самых ранних на территории Китая правителей протогосударствен-ных образований, пусть еще и очень небольших и неразвитых. Аньянская фаза Шан демонстрирует эту разницу уже очень четко и последовательно, что свидетельствует как об уровне развития общества, так и о стандарте цивилизации, намного превосходя­щем тот, что был свойствен эрлитоу-эрлиганской фазе. Перед нами, судя по надписям и археологическим раскопкам, — слож­ное составное протогосударство, административно подразделяв­шееся на структурно неодинаковые части.
Первая и главная из них — зона с центром в столице, которая находилась под непосредственным управлением правителя-вана и центральной администрации Шан. Трудно утверждать, что имен­но аньянское городище и было столицей, здесь есть определенные