Андерс Стриннгольм - Походы викингов

Обреченные на жертву вводились в круг или кольцо суда и формально осуждались на жертвоприношение; их тут же убивали на камне пред капищем (может быть, тот камень смерти, камень ужаса, о котором говорит Оссиан), или свергали с утеса, или бросали в жертвенный ручей, или вешали в лесу [262]на деревьях. В священной роще близ Упсалы не было ни одного дерева, не освященного жертвой, животной или человеческой: их вешали там в дар Одину. Даже во времена Адама Бременского, в половине XI века, там видны были 72 трупа животных и людей, потому эта роща весьма уважалась на севере. [263]

На праздники, отправляемые народом в общенародном храме, являлись короли, вожди, свободные домовладельцы, и все принимали участие в великих жертвоприношениям богам страны. Тут, под защитой религии, занимались они торговлею и разными воинскими играми, [264]видались с отдаленными родственниками и друзьями, уговаривали их на смелый поход викингов или на мирное торговое предприятие, так что эти народные празднества всего более поддерживали взаимное согласие и дружбу между племенами, селившимися в стране свеонов и готов.

С обязанностью надзора за главным храмом соединялось высокое значение в государстве. Жрец (дротт) Упсалы или «высоких жилищ», как потомок богов, имел исклютельное преимущество приносить им общую жертву за благоденствие всего народа; потому-то, в звании верховного жреца, он был первым лицом при великих жертвоприношениях. Думали, что люди, привыкшие заниматься священными делами, имевшие глубокие сведения не только о богах, но и о природе и человеке, притом недоступные, своему высокому призванию, обыкновенным страстям, б; достойнее всех управлять народом, судить и наказывать вероотступников, потому дротт Упсалы председательствовал в суде и говорил речи на общенародном тинге. Потомок обожаемых богатырей, приведших народ в его новое отечество был естественным вождем народных сил; высокое значение его основывалось на общем мнении, что он — верховный жрец страны и имеет своими родоначальниками богов.

Но на Севере не мог установиться жреческий образ правления: жрецы не составляли там особенного, отдельного от народа сословия. Влияние религии на народ и государство было связано с теми отношениями, в каких находятся к гражданскому обществу лица, отправляющие богослужение. В Скандинавии жрецы не составляли особого сословия, подобно магам в древней Персии и друидам в Галлии; они не являлись такой недоступной границей от прочего народа как индийские брамины и египетские жрецы; они не походили и на римских авгуров, которые хоть и принадлежали к гражданам, но составляли особые братства. На севере лица, приносившие жертвы богам, были вместе правителями народа в мирное время и его полководцами на войне; друиды сохраняли свое учение втайне; северные скальды гласно воспевали богов, дела их и судьбы. При таких обстоятельствах не могли образоваться ни духовная власть, ни иерархия. Тому препятствовало также воинственное учение, служившее основаием законов Одина и внушавшее народу дух героизма. Сверх того, все государство имело военное устройство. Даже у верховных жрецах преобладал воинственный дух: Дюггви, седьмой после Одина, променял патриархальное имя дрота на более воинственное название короля, но продолжал оставаться стражем священною алтаря Упсалы.

По смерти Агни, второго Упсальского короля после Эггви, королевство разделилось между двумя братьями. [265]Сыновья одного отца имели одинаковые права и поровну получали наследство. Было в обыкновении оставлять неразделенным наследство и жить вместе на отцовском дворе; считали особенным уважением к памяти доброго отца, если братья жили вместе, в полном согласии и общими силами умножали имение, скопленное отцовскою заботливостью; впрочем, в случае желания кого-нибудь из наследником иметь свою долю отдельно от прочих воля его уважалась, и тогда происходил законный дележ наследства.

У бургундов и франков, южных соплеменников скандинавов, это равенство сыновних прав на отцовское наследство соблюдалось и в королевских семействах и подало повод к столь обыкновенным в то время уделам в королевствах и княжествах. Но такие уделы не раздробляли государств; на них смотрели как на отдельное управление страною, королевскими имениями и доходами — единственное средство, какое знали тогда для удовлетворения прав принцев и их приличного содержания. То же было и на Севере. В те времена еще не было государственного права, все находилось под общими гражданскими законами. Потому во всей Инглинга-саге вступление на престол нового короля означается только словами: «Сын наследовал отцу.»

Это было тем естественнее, что главная часть королевских доходов получалась с Упсальских имений, первоначальной собственности вождей из рода Инглингов, которую они присвоили себе при поселении в Свитьоде и которую умножили их потомки посредством заселения необитаемых земель. Эти имения потому и называются в сагах собственностью короля свеонов. [266]

Согласно с тем отправлялось и торжество, служившие как бы законным освящением прав нового короля на престоле и заменявшее венчание и присяги нашего времени. Оно называлось наследным пиром, или поминками, на который, по приглашению нового правителя, собирались все его родственники и своим присутствием как бы доказывали, что он имеет ближайшие права на наследство. Закон, равносильный для всех, предписывал, чтобы до этого никто не вступал во владение наследством. [267]Тому же закону подчинялся и король, почитавшийся только первым хозяином. Такие правила произвели наследственность королевской власти и общее управление многих стран, о котором упоминают древние памятники. Только этими правилами объясняются слова саги, что королевство и королевская власть распространялись в поколениях, по мере того, как эти последние разделялись на отрасли, но от частых разделов уменьшались королевские доходы и пределы населенной земли становились теснее. Тогда многие короли стали обрабатывать большие лесистые страны, селились там и таким образом умножали свои области.

Оттого возникло множество малых королевств и королей, упоминаемых в сагах. Эти короли устраивали свой двор по образцу двора Упсальского короля; вокруг них явились новые поселения и новые государства; сюда стекались желающие новых, удобнейших жилищ, искатели службы и счастья, одним словом — все, кого привлекала надежда лучших выгод. С приращением народа умножалась населенность: в странах диких и невозделанных чаще стали появляться дворы и деревни, из них поселения распространялись далее, из леса в лес, из пустыни в пустыню; новые херады возникали возле старых.