Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь

Он просил сопровождать себя брата Квинта, вернувшегося из Галлии, и своего друга Гая Промптина, более его опытных в военном деле. Потом он выбрал среди своих рабов и вольноотпущенников тех, которые могли помочь ему в управлении провинцией: секретарей, в том числе одного из вольноотпущенников, своего тезку Марка Туллия, [358]и молодого раба Тирона; курьеров, которые должны были отвозить его письма в Рим и привозить на них ответы; носильщиков для путешествия; слуг, которые должны были, опережая его на один переход, снимать для него и для его свиты квартиры в городах, где он мог бы останавливаться. Он вступил в переговоры с одним из предпринимателей, дававших внаем губернаторам вьючных животных, необходимых для перевозки их багажа. [359]Он приказал погрузить на них свой багаж, багаж своей свиты, амфоры, наполненные золотой монетой, составлявшей ту сумму, которую эрарий отпустил ему для управления провинцией. [360]Он нанял рабов, необходимых для охраны этого сокровища во время путешествия, поручил Целию доставлять ему подробные известия обо всем, что будет происходить в Риме, и отправился в путь, увозя с собой Квинта с его молодым сыном [361]и оставляя его жену в Италии. Квинт без огорчения покидал свою жену Помпонию, сестру Аттика, женщину истеричную и вздорную, которая постоянно устраивала ему сцены. [362]

Перед своим отъездом Цицерон увидел, что небольшая группа непримиримых консерваторов возобновила свои враждебные выходки против галльского проконсула. Хотя отношения между Помпеем и консерваторами с каждым днем становились все сердечнее, Помпей, после своего консульства снова удалившийся от политики, нисколько не был ответствен за эти враждебные действия против своего прежнего тестя. Он был тогда в Южной Италии, и никто не знал его мыслей о политическом положении. Цицерону, который по пути должен был видеться с ним, поручили разузнать их. [363]Но враги Цезаря даже без помощи Помпея стали смелее, ибо войне в Галлии, несмотря на ужасные опустошения, не видно было конца. Амбиориг, Коммий, Луктерий снова взялись за оружие; восстали белловаки, атребаты, кадурки, велиокассы, авлерки и сеноны. Цезарь напрасно поражал Галлию жестокими ударами; он напрасно засек до смерти в присутствии легионов Гутуатра, вождя корнутов; напрасно приказал отрубить руки всем пленным в Укселлодуне.

Эти ужасные войны истощали Галлию, но нисколько не успокаивали Рим, и нация не питала к Цезарю прежнего доверия. Порочащие его слухи, усердно распускаемые его врагами, ежеминутно распространялись по Риму. Однажды, например, говорили, что Цезарь потерял один легион и всю свою кавалерию; в другой раз, что, окруженный белловаками, он находится в отчаянном положении. [364]К тому же в этот момент Цезарь совершил очень важную ошибку, щедро рассыпая по Италии и Империи добычу, которую он захватил в Галлии в этом году и во время войны с Верцингеторигом. [365]Чувствуя, что падает в глазах общественного мнения, он старался укрепить свое влияние безумной расточительностью. Он щедро давал в долг всем задолжавшим сенаторам. Он удвоил жалованье солдатам и дошел даже до того, что делал подарки рабам и вольноотпущенникам римских знатных лиц, чтобы иметь в их домах друзей или шпионов. В память своей дочери Юлии он устроил народу колоссальный банкет, который доставил много денег мясникам и всем торговцам съестными припасами. Он делал подарки греческим городам. Он послал в качестве подарка восточным царям тысячи галльских пленных. Он пользовался и злоупотреблял прерогативами legis Vatiniae, чтобы предоставлять права гражданства вольноотпущенникам всех стран и увеличивать число расположенных к нему избирателей. [366]Но теперь, при падении его престижа, эта крайняя дерзость, с которой он подкупал людей, лишь увеличивала недовольство против него. [367]

Особенно негодовали на то, что он предоставляет стольким людям звание римского гражданина. Поэтому, когда в апреле в сенате рассматривали его просьбу о продлении ему срока командования в трансальпийской Галлии до 1 января 48 года, один из двух консулов, Марк Клавдий Марцелл, без колебаний открыто выступил против этого, хотя другой консул, Сервий, человек более благоразумный, старался удержать его. Знатный человек, любивший пышность, имевший состояние, ум, образование и не имевший нужды, подобно разорившейся знати, зарабатывать деньги политикой, Марцелл мог в течение нескольких лет позволять себе роскошь действовать в качестве аристократа древнего образца: подчеркивал свои вышедшие из моды претензии непримиримого консерватора на манер Катона и всегда выказывал презрение к Цезарю, ложному идолу народного поклонения. Подобный человек не мог упустить удобного случая скомпрометировать народную партию, обличая ее вождя. Он действительно предложил не только отвергнуть просьбу Цезаря, но даже аннулировать права гражданства, данные Цезарем жителям Кома (совр. Сото). [368]

Вмешались трибуны, и предложение не было утверждено. Оно было только внесено в протоколы сената. [369]Однако враги Цезаря могли быть довольны, ибо они наконец спокойно могли вносить предложения против Цезаря, которые несколько лет тому назад вызвали бы революцию. Поэтому Марцелл был превознесен до небес консервативной котерией. Скоро распространился важный слух: говорили, что Цезарь, чтобы отомстить за себя, хочет предоставить права гражданства всем цизальпинцам. Но слух этот не подтвердился, [370]а воодушевленный своим успехом Марцелл ответил на veto трибунов решительным образом. В конце мая он приказал высечь (наказание, которое не могло быть наложено на римского гражданина) одного жителя Кома, которому Цезарь дал права гражданства. Если нельзя было уничтожить звание, данное Цезарем, то Марцелл хотел, по крайней мере, показать, как мало он уважает его. Благоразумные люди порицали это насилие, [371]но их мнение игнорировали при всех крупных политических кризисах, и смелость одной партии росла по мере того, как уменьшалась смелость ее противников. После случая с команцем Марцелл, опьяненный своим успехом и побуждаемый друзьями, вознамерился пойти дальше и на заседании 1 июня предложил отозвать Цезаря и назначить ему преемника. Момент был очень удобен. Устрашенная репрессиями Помпея чернь не смела тронуться с места. Демократическая партия была дискредитирована и дезорганизована. Помпей если и не намеревался поддержать предложение, то своим отсутствием доказывал, по крайней мере, что не интересуется этим делом.