Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

Среди тех, с кем А.И.Солженицын учился в старших классах, в его воспоминаниях фигурируют: Николай Виткевич, Лидия Ежерец, Михаил Люксембург, Валерий Никольский, Иосиф Резников, Кирилл Симонян, Дмитрий Штительман (30). Дружил Саня, или, как его звали товарищи, «Морж», в основном с Виткевичем, Ежерец и Симоняном (31).

Н.Виткевич снова появился в школе в 1934 г. Второй брак его матери оказался неудачным, и она вернулась в Ростов-на-Дону. По свидетельству Николая Дмитриевича, некоторое время Антонина Васильевна работала в Артиллерийском училище, потом – управляющей делами в университете (32). Н.А.Решетовская утверждала, что в университет она перешла из обкома партии (33).

С какого класса А.И.Солженицын учился вместе с Лидой Ежерец, установить пока не удалось. Лида являлась дочерью известного в Ростове-на-Дону врача Александра Михайловича Ежереца, богатая квартира которого часто была местом встречи друзей (34).

Кирилл Симонян появился в школе в 1930 г. Он происходил из купеческой семьи, которая жила в Нахичевани. В 20-е годы его отец уехал в Иран и не вернулся оттуда, а мать Любовь Григорьевна с детьми перебралась в Ростов-на-Дону. В 1939 г. она умерла, и Кирилл остался с младшей сестрой Надей (35).

Саня учился отлично и был примерным учеником (36). Он увлекался театром, принимал активное участие в школьном драмкружке (37), писал стихи («очень плохие и очень подражательные», как вспоминал потом К.Симонян) (38), по совету учительницы литературы Анастасии Сергеевны Грюнау вместе с Кириллом и Лидой сочинял роман, который они сами называли «романом трех сумасшедших» (39), вместе с Кириллом и Ёськой Резниковым пытался издавать в школе рукописный литературный журнал (40).

Подчеркивая, что Саня Солженицын был необычным учеником, Н.Д.Виткевич и И.Л.Резников, с которыми мне удалось побеседовать, не запомнили какой-либо его дискриминации. Почти на все мои вопросы, касавшиеся их знаменитого одноклассника, они отвечали однообразно и односложно: «Как все» (41). Вместе со всеми он был принят в пионеры, вместе со всеми вступил в комсомол (42).

Однако оказавшись за границей, сам А.И.Солженицын стал утверждать, что все, о чем шла речь ранее, представляло только внешнюю сторону его тогдашней жизни.

«В детстве, – заявил он в одном из своих интервью, – я был воспитан в религии. Я рос верующим» (43). При этом Александр Исаевич уточнял, что православие было «внушено» ему «в самой простонародной форме», поэтому для его детских настроений была характерна обычная «народная набожность». «Я подчеркиваю, – пишет он,- в моем детстве моя вера была именно в той форме, как верит простой народ» (44).

Отмечая, что он воспринял православие «в самой простонародной форме», Александр Исаевич свидетельствует: «Эта народная набожность подвергалась резкому преследованию в советской школе, подавлялась. Мне очень трудно было устаивать против этого давления» (45). И далее: «В юности я испытал большие преследования в связи с верой в Бога. Когда мама вела меня в церковь, школьники, которых направляли комсомольцы, следили за нами, а потом устраивали собрания – судилища, меня судили за это» (46).

«В девять лет (1927 – 1928 гг. – А.О.), – вспоминает А.И. Солженицын, – я шагал в школу, уже зная, что там всегда меня могут ждать допросы и притеснения. И в десять лет (1928 – 1929 гг. – А.О.), при гоготе, пионеры срывали с моей шеи крестик. И в одиннадцать лет (1929 – 1930 гг. – А.О.), и в двенадцать (1930 – 1931 гг. – А.О.) меня истязали на собраниях, почему я не поступаю в пионеры. И чекисты на моих глазах уводили дедушку (Щербака) на смерть из нашей перекошенной щелястой хибарки в девять квадратных метров» (47).

Из последней фразы явствует, что с детских лет Саня Солженицын стал ощущать разлад с действительностью не только в вопросе веры. От взрослых он мог знать, что до революции оба его дедушки были богатыми людьми. Во всяком случае, на его глазах в 1924 г. советская власть конфисковала их дом в Кисловодске. «В шесть лет, – пишет он, – я уже твердо знал, что и дедушка, и вся семья – преследуется, переезжает с места на место, скрывается, еженощно ждет обыска и ареста» (48).

Отсюда, если верить Александру Исаевичу, у него очень рано возник интерес к политике. « Я интересовался политикой остро – с десятилетнего возраста , я сопляком уже не верил Крыленко и поражался надстроенности знаменитых судебных процессов – но ничто не наталкивало меня продолжить, связать те крохотные московские процессы (они казались грандиозными) – с качением огромного давящего колеса по стране (число его жертв было как-то незаметно). Я детство провел в очередях – за хлебом, за молоком, за крупой (мяса мы тогда не ведали ) , но не мог связать, что отсутствие хлеба значит разорение деревни и почему оно. Ведь для нас была другая формула: “временные трудности”» (49).

А вот что мы читаем в «Архипелаге» об отношении А.И.Солженицына к процессам «Промпартии» и «Союзного бюро меньшевиков»:

«Мне было двенадцать (1930 – 1931 гг. – А.О,), уже третий год я внимательно вычитывал всю политику из больших “Известий”. От строки до строки я прочел и стенограммы этих двух процессов . Уже в «Промпартии» отчетливо ощущалась детскому сердцу избыточность, ложь, подстройка, но там была хоть грандиозность декораций – всеобщая интервенция! паралич всей промышленности! распределение министерских портфелей! В процессе же меньшевиков все те же были вывешены декорации, но поблекшие, а актеры артикулировали вяло, и был спектакль скучен до зевоты, унылое бездарное повторение» (50).

В 1930 г. началась сплошная коллективизация, которая затронула и родственников Сани Солженицына. Был раскулачен и выслан за Урал брат его отца Константин Семенович, такая же участь постигла семью Ильи Семеновича (51). Обо всем этом Саня мог узнать летом 1930 г., когда вместе с матерью побывал в Георгиевске и посетил Саблю (52). Вскоре после описанных событий в феврале 1931 г. умерла мать Таисии Захаровны Евдокия (53), в 1932 г. не стало ее отца (54).

Таким образом, происходившие в стране перемены врывались и в жизнь А.И.Солженицына. Как же он реагировал на них?

По свидетельству Александра Исаевича, воспитанный в детстве верующим и критически относящимся к советской деятельности, он затем под влиянием официальной идеологии вместе со всеми увлекся марксизмом, и, лишь пройдя войну и лагеря, вернулся к религии, стал непримиримым противником советской власти (55).

Из автобиографической поэмы «Дороженька», которая была начата в 1947-1948 гг., явствует, что Саня был «заражен» новой идеологией уже в одиннадцать лет, т.е. в 1929 – 1930 гг. (56), и, видимо, именно тогда его захватили «пионерские грезы о будущем святом Равенстве!» (57).