Геннадий Литаврин - Как жили византийцы

Социальный вес ближайших родственников женщины и размеры ее приданого оказывали, разумеется, заметное влияние на ее положение в семье мужа. Колоритную сцену супружеской ссоры нарисовал Феодор Продром, поэт XII в. Высокообразованный, но не занимавший постоянной должности, а поэтому плохо обеспеченный, он взял в жены представительницу средних городских кругов, приданое которой составляло в сущности все достояние семьи. Его жена исполнена презрения к учености и музам мужа, не стяжавшим ему славы и неспособным прокормить семью. Она обрушила на голову неудачливого поэта потоки брани и упреков: ходит она в обносках, даже рубашку ей приходится шить себе самой, не в чем выйти на улицу, стыдно сходить в баню — столь бедны ее одежды; она и сукновальщица, и портниха, и пряха, и ткачиха, кроит и шьет плащи и штаны; ест же раз в день, а два сидит впроголодь… и у мужа она, как прислуга, на побегушках, а он — нищий побродяжка, одетый в старье; спал он некогда на соломе, а она — на перине; он и ныне живет на ее подачки, кормит его она благо есть приданое, а он сидит, как курица, и ждет обеда. Не можешь содержать семью, заключает потерявшая терпение женщина, — не надо было жениться, а женился — так помалкивай и слушайся…

Как ни велика была роль беднячки-труженицы или знатной хозяйки, в большинстве полноценных семей женщина редко добивалась полного равенства с мужем. Иоанн Апокавк сообщает о многочисленных жалобах простолюдинок, просивших у него защиты от тирании мужей, от непосильного труда и побоев. Власть мужа (или тестя) была непререкаемой; она имела прочные традиции, восходя к власти pater familias ("отца семейства") эпохи Римской империи. Целиком оправдывала тиранию мужчины в семье и христианская этика: природа женщины объявлялась потенциально порочной — именно женщина была виновницей "первородного греха". Намекая на это, Кекавмен советует глаз не спускать с жены, невесток и подросших дочерей как способных на любой неожиданный поступок. Их позор, поучает он, — недосмотр мужчины, причина уныния всей родни, укус ехидны в сердце.

В средних и высших слоях общества женщины были обычно затворницами в гинекеях. Лишь изредка знатная дама или девушка решалась отправиться на богомолье или в публичную женскую баню (и то в окружении служанок). Без ведома хозяина ни один мужчина под страхом суда не имел права отворить дверь чужого дома.

Иоанн Камениат, описавший разорение арабами Фессалоники в 904 г., приводит одну деталь, которая, по его мысли, способна сама по себе дать представление о грандиозности постигшей город катастрофы. Описывая картины убийств и разбоя, автор поражается, что женщины "не желали сдерживать себя и прятаться от глаз мужчин, не испытывая смущения, носились по городу с распущенными волосами, презрев всякое приличие" и издавая вопли. И это делали, удивляется Камениат, не только матроны, но даже девушки-затворницы, "лелеемые для брака".

*

Вступив в брак, супруги с нетерпением ожидали появления детей — их отсутствие воспринималось как божья кара. В житиях нередко рассказывается о бесплодии женщины, о растущей неприязни мужа и, наконец, о чудесном «вмешательстве» свыше. Особую радость вызывало рождение мальчика — кормильца под старость. Когда в семье с небольшим достатком рождалось несколько сыновей, то родители в VIII–XI вв. нередко оскопляли одного из них. Как правило, сын-евнух отправлялся в город, чаще всего в столицу, мечтая сделать там духовную карьеру (много евнухов было среди епископов, митрополитов, диаконов крупных церквей и даже патриархов) либо устроиться в гинекее или мужских покоях вельможи, а возможно, и самого василевса. Немало евнухов занимало важнейшие дворцовые должности, а порой, и не занимая их, в качестве спальничих — доверенных лиц императора — играло значительную роль в политической жизни государства. Иногда сына оскопляли и в ожидании от него духовного подвига. По словам хрониста Х столетия, евнухов в императорском дворце было больше, чем мух в загоне для скотины.

Мер к ограничению рождаемости супруги не принимали. Попытки вытравить плод (законный или внебрачный — безразлично) расценивались как великий грех и сурово карались и властями и церковью.

В отличие от Западной Европы в Византии (с VIII столетия) все сыновья и дочери одной и той же родительской пары имели равные права на наследство. Лишить кого-либо из них законной доли можно было только в исключительных случаях (если дети бьют и оскорбляют родителей, клевещут на них, отрекаются от сидящего в тюрьме отца, вступают в связь с мачехой, заключают без согласия родителей брак, оставляют их без ухода при потере ими рассудка и т. п.). Если завещание отсутствовало, то суд поровну распределял имущество умерших родителей между их детьми.

За внебрачными детьми закон также признавал некоторые права на наследство родителя. Но в целом положение "от блуда рожденного" в обществе было тяжелым, особенно если отцом его являлось духовное лицо (греховность рождения как бы удваивалась). Если незаконнорожденный оставался на нижних ступеньках социальной лестницы, его жестоко травили, если он взбирался по ней вверх, положение дела нередко менялось: незаконный сын Романа Лакапина от «скифянки» (болгарки или русской) Василий Ноф помыкал самой законнорожденной знатью.

*

В империи имелось немало детей-сирот. Если сирота наследовал имущество, над ним устанавливалась опека. Опекуны — частные лица часто обкрадывали опекаемых, и закон поэтому рекомендовал богоугодным заведениям осуществлять опеку над сиротами. Часть сирот-нищих государство устраивало в казенные орфанотрофии ("сиротопиталища" — приюты) при церквах и монастырях; ведал ими особый дворцовый чиновник, а обслуживали их клирики и монахи. При Алексее I царские воспитанники, сироты — дети погибших видных воинов, зачислялись в особый воинский отряд, членов которого называли «бессмертными», ибо на место каждого убывшего тотчас заступал новый.

Большинство сирот не попадало, разумеется, ни под опеку, ни в приюты. В житиях частенько мелькает фигурка деревенского сироты-пастушка, который пасет коз или свиней за черствый кусок в зной и в холод, ночует в поле и едва не умирает от голода. Именно на детях в первую очередь в ту суровую пору отражались стихийные и общественные бедствия. Дети-рабы и дети-евнухи наполняли дома вельмож. Но таким сиротам, можно считать, повезло. Другие просили милостыню на папертях, принуждались к непосильному труду в эргастириях мастеров и торговцев, шныряли по рынкам под надзором взрослых воришек, а девочки-сироты стояли "на своих местах" в зловонных переулках и на площадях.

*

Спасения или помощи можно было ждать главным образом от родственников. Помни о родственниках и оказывай им благодеяния, поучал Кекавмен: не исключено, что именно для этого господь даровал тебе успех. Послушание отцу первая заповедь, почтение к матери — первейший долг. Совершив переворот, братья Комнины колебались: то ли поскорее занять дворец, то ли поторопиться к матери, чтобы засвидетельствовать ей свое сыновнее почтение. Порой, во время мятежей аристократии, василевс призывал мать мятежника, убежденную в греховности поступка сына, и отправлял ее в качестве парламентера: бывали случаи, когда ее увещевания и угроза родительского проклятия приносили василевсу бескровную победу. Умершего родителя мужчина-ромей должен был оплакивать с причитаниями (согласно семейному ритуалу, мужчина — глава семьи делал то же и при всяком ином несчастье в семье).