Серж Ютен - Повседневная жизнь алхимиков в средние века

Но вернемся к нашим алхимикам, занимавшимся деланием в своих мрачных лабораториях. Там они проявляли поистине изумительные упорство, постоянство и прилежание. На протяжении определенных фаз работы, в течение многих часов подряд, им нельзя было ни на мгновение упускать из виду атанор, иначе приходилось все начинать сначала или же возникала угроза возникновения опасных явлений.

Таким образом, алхимик должен был иметь доверенного помощника, который мог бы подменить его во время долгих бдений у атанора — возможности человека постоянно бодрствовать все-таки ограниченны. Проще было женатому алхимику, но лишь при условии, что его спутница жизни полностью разделяла его труды и надежды и готова была вместе с ним преодолевать все невзгоды.

В эпоху Средневековья, очевидно, еще не существовало снаряжения, столь удобного в употреблении, как то, что используется в современных лабораториях, — теперешние халаты (алхимики довольствовались старой одеждой) и средства защиты (хотя средневековые делатели и располагали кое-какими ремесленными приспособлениями, например, керамическими, металлическими или стеклянными защитными масками, применявшимися, когда требовалось защитить глаза).

Желание видеть в алхимии лишь некую «предысторию экспериментальной химии» приводит к уподоблению ее экспериментальным исканиям практиков-ремесленников, основанным исключительно на терпеливых и кропотливых наблюдениях. Вместе с тем многие трактаты изумляют точностью, с которой алхимики описывают наблюдаемые явления во время последовательных метаморфоз, кои претерпевала первичная материя в философском яйце, если вспомнить в связи с этим, лишь наиболее часто применявшийся метод — влажный путь Великого Делания. Последовательное чередование фаз и появление различных цветов подвергались тщательному наблюдению и описанию.

Вот текст (однако количество примеров без труда можно увеличить), содержащий точное описание эксперимента: «Если вы бросите на медь сублимированного белого мышьяка, то увидите, что медь побелеет; если затем вы добавите половину [от количества меди] чистого серебра, то превратите всю медь в настоящее серебро». Алхимики в Средние века были замечательными наблюдателями, и многие проведенные ими эксперименты потом повторялись, вплоть до наших дней, современными химиками — с той лишь разницей, что средневековые адепты ограничивались выявлением и наблюдением конкретных фактов, не будучи в состоянии выразить формулами наблюдаемые явления. Вовсе не случайно опыт, хорошо известный в лабораториях лицеев и коллежей, получил название философский фонарь, ведь сами алхимики предпочитали называть себя философами. Так что не следует приуменьшать важность вклада, сделанного древними и средневековыми алхимиками в конкретные экспериментальные исследования.

Однако возвращаемся к вопросу, поставленному нами в начале исследования: возможно ли — идет ли речь о непосредственных описаниях реальных явлений, о пассажах ли, которые мы назвали бы ловушками (их назначением было направить любопытных по ложному пути), или же о чисто символических по своему типу рассказах — свести все алхимические трактаты к описанию экспериментов, которые (если не принимать во внимание отсутствие математической обработки результатов) наводят на мысль о запутанной, но весьма колоритной «предыстории» экспериментальных исследований, позднее проводившихся более методично, в рамках современной химии? Это было бы весьма серьезной исторической ошибкой — даже когда речь идет об описании реальных, чувственно воспринимаемых явлений, возникавших в реторте или тигле на глазах у обеспокоенного или восхищенного наблюдателя. Средневековый алхимик вторгался в сферы, в которых конкретные материальные опыты выливались (по крайней мере, как виделось ему) в некие иные измерения, нежели допустимые с научной точки зрения феномены.

Возникает целый ряд ложных ретроспективных интерпретаций, которых следует всячески избегать. Примером этого может служить буквальное понимание одного из трех основополагающих начал исходного материала Великого Делания как конкретного вещества, название которого он носит.

В своем трактате «Четки» Арнольд из Виллановы (знаменитый врач и алхимик, являвшийся близким другом Раймонда Луллия) писал: «Кто знает Соль и способ ее приготовления, тот обладает секретом, тщательно хранившимся древними мудрецами». Вспомним, что речь шла о Соли, считавшейся космическим началом, посредством которого осуществлялся брак двух антагонистических сущностей — Серы и Меркурия мудрецов, поэтому было бы весьма неосмотрительно всегда и везде напрямую ассоциировать эти два первоначала с двумя хорошо известными веществами, носящими те же самые названия.

Они, хотя конечно же и вызывали в воображении вполне конкретные представления, служившие обоснованием подобного рода символического словоупотребления, вместе с тем вполне конкретным образом передавали главные, столь поразительные характерные особенности, которые приписывались этим двум началам алхимиками. Разве сера не обладает способностью гореть, тогда как Сера (мужское начало) ассоциируется с пылкостью и решительностью? Разве ртуть (Меркурий), столь удачно именуемая на старофранцузском языке живым серебром (vif-argent), не является металлом, превосходно олицетворяющим собой нечто ускользающее, трудноуловимое, летучее?

Обратимся очередной раз к легендарной «Изумрудной скрижали», авторство которой средневековые алхимики без колебаний приписывали мифическому Гермесу Трисмегисту:

«…То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И все это только для того, чтобы совершить чудо одного-единственного.

Точно так же как все сущие вещи возникли из мысли этого одного-единственного, так стали эти вещи вещами действительными и действенными лишь путем упрощения применительно случаю того же самого одного-единственного, единого.

Солнце — его отец. Луна — матерь его. Ветер вынашивает его во чреве своем. Земля вскармливает его.

Единое, и только оно, — первопричина всяческого совершенства — повсеместно, всегда.

Мощь его есть наимощнейшая мощь — и даже более того! — и явлена в безграничии своем на земле.

Отдели же землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием.

Тонкий, легчайший огонь, возлетев к небесам, тотчас же низойдет на землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь?! — мрак бежит прочь. Прочь!