Тэлфорд Тейлор - От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Пулеметы, установленные на вездеходах Пейпера, стали обстреливать грузовики, и, застигнутые врасплох, американцы начали выпрыгивать из них и бросаться в канавы. Их быстро окружили, разоружили и приказали ожидать на поле, в стороне от дороги, когда идущие следом немецкие войска займутся ими. Затем группа Пейпера проследовала дальше в направлении Линьёвилля.

Пленные американцы спокойно ожидали, глядя на движущийся на запад поток мотоциклов, танков и самоходных орудий. Время от времени колонна останавливалась, и американцы и немцы разглядывали друг друга. Примерно через два часа кто-то с вездехода почти наугад разрядил свой пистолет в толпу американских пленных.

«Стоять на месте! — крикнул американский офицер. — Не разбегаться…»

Но почти тут же раздался другой выстрел, а затем немцы открыли огонь из автоматов по пораженным и беззащитным людям. Вскоре образовалась лишь груда тел. Некоторые корчились от боли, другие лежали неподвижно. Раненых, пытавшихся отползти в сторону, добивали выстрелом в голову. Было убито не менее 86 пленных американцев, но некоторые выжили, притворившись мертвыми, и позже, после войны, свидетельствовали против виновников бойни в Мальмеди. <���…>

В первые дни 1945 года, когда союзники понесли одну из самых тяжелых своих потерь и продвижение, казалось, было трагически медленным, фронт посетили Черчилль и начальник имперского генерального штаба фельдмаршал Брук. Неудивительно, что они были поражены и взволнованы тем, что увидели и услышали. В январе Черчилль написал Рузвельту письмо, ясно выражавшее его озабоченность.

Подобно тому как он незадолго до этого обещал дополнительно четверть миллиона войск, сейчас он взял обязательство направить на линию фронта или вблизи нее некоторое количество пехотных бригад, включая и несколько из морской пехоты. Он поддержал просьбы штаба Верховного командования экспедиционными силами союзников в Европе о пополнении пехотных дивизий в связи с понесенными ими тяжелыми потерями. «Я глубоко убежден в необходимости поддержать пехоту, которая несет две трети всех потерь, но очень часто последний получает пополнения… таков суровый факт, господин президент: чтобы дело двинулось, нам нужно больше сражающихся войск. Я чувствую, что наступило время для нового мощного импульса и для дружбы, и для усилий, которые мы должны извлечь как из глубины самих себя, так и из последних наших ресурсов. Скажите мне, не колеблясь, что, по вашему мнению, мы должны сделать».

Длинный ряд американских успехов и колоссальное преобладание американских сил в Европе в некоторой степени затмевали личное участие Черчилля в войне. Это была ситуация, с которой не в его натуре было смириться. Поражение в Арденнах подействовало на него, как обычно действуют неудачи — как толчок к действию. Мысля, как он часто делал, глобально, он видел, что одно из средств парировать нокаутирующий удар в Арденнах — это заставить немцев обратить свое внимание на Восточный фронт, и он получил разрешение от Эйзенхауэра лично написать маршалу Сталину.

Это письмо было послано в тот же день, что и письмо президенту Рузвельту, и оно отражало то же самое настроение пессимизма. Его последствия на послевоенное положение в мире были огромны.

«На Западе идут очень тяжелые бои… — писал Черчилль. — Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы… я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление… в течение января… Я считаю дело срочным». [103]

Сталин ответил немедленно, подчеркнув, что запланированное им наступление связано с погодными условиями: существенным фактором является хорошая видимость. «Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января». [104]

Через шесть дней после этого 14 русских пехотных дивизий и два отдельных танковых корпуса двинулись через Верхнюю Вислу, начав на восемь дней раньше великое наступление, поставившее русских в столь благоприятное и выигрышное положение на Ялтинской конференции, на которую Сталин разослал приглашения через три дня после обращения Черчилля за помощью.

Результаты наступления на Востоке дали себя немедленно почувствовать на Западе. Гитлер уже отозвал в резерв, под свое личное командование, 6-ю танковую армию и вызвал назад из Бастони остатки дивизии «Лейбштандарте». <���…>

16 января 1945 года, ровно через месяц после того, как тихий Арденнский фронт взорвался пламенем, в 9 часов утра 11-й бронепатруль соединился в Уффализе с пехотой 2-й танковой дивизии.

С этого момента немцы уже не могли иметь никаких наступательных намерений внутри своего клина, они должны были сосредоточиться на спасении того, что еще можно было спасти от катастрофы.

Когда гитлеровская операция «Вахта на Рейне» [105]двигалась к завершению, настроение обеих сторон было уже совсем иным. Немецкие солдаты, которые еще совсем недавно грезили победой и шли вперед с большим подъемом, вызванным новыми успехами, знали теперь, что это лишь мечта и что вот-вот начнется кошмар.

В некоторых дивизиях численность солдат сократилась до 20–30 в каждой роте; много оружия отсылалось обратно из-за того, что для него не было патронов и боеприпасов; снабжение горючим и продовольствием, медицинская помощь были парализованы, и казалось, что «проклятые “джабы”» [106]способны отыскать и уничтожить каждую колонну, которая попытается что-либо подвезти. Сотни танков, самоходных пушек, огневых средств, пусковых установок для многоствольных ракет — все, что вскоре так отчаянно понадобится для защиты фатерланда, лежало искореженным в арденнских снегах.

Немецкие солдаты поняли, что наступает конец, и от чудовищности поражения росли их отчаяние и горе.

Со стороны американцев люди, оставшиеся в живых на тех позициях, которые приняли на себя первый удар, солдаты из частей, брошенных для сдерживания немецкого наступления, принесенных в жертву ради выигрыша времени, и из дивизий, разбитых при жестоком обстреле во время контратаки, думали о тех, кого они знали так хорошо — иногда с момента поступления на военную службу — и кто теперь пропал без вести, был ранен или мертв. Им вспоминались минуты позора — брошенная в панике боевая техника, неоправданное бегство, ужас перед разрывающимися снарядами, вой минометов и крики умирающих и болезненное чувство непривычного поражения.