Сергей Кравченко - Кривая Империя. Книга I. Князья и Цари

Передышку использовали для закрепления неустойчивого равновесия. 4 мая 1584 года состоялся собор, на котором Федора Иоанновича всенародно уговаривали венчаться на царство. Мохнатая, ласковая шапка Мономаха с золотыми и стеклянными игрушками с детства нравилась Феде, так он и согласился. 31 мая его венчали. Митрополит Дионисий пространно взывал к новому царю и к небу, уговаривал их быть взаимно вежливыми, беречь князей и княжат, слушать его — митрополита, жаловать бояр и вельмож. Но не было в соборе гулкого эха, никто не отвечал с высоты на корыстные просьбы Дионисия. А царь и не просил ничего — он выдувал радужные бульбы с красивым искрящимся отражением в тысячу свечей.

Теперь грызня начиналась по-серьезному. Стая разделилась на две команды. Первая была командой одного Годунова. Вокруг него собрались мелкие князьки, родственники, домочадцы. Вторая команда была сборной, и в ней оказалось слишком много звезд: Мстиславские, Шуйские, Воротынские, Головины, Колычевы, служилые люди и даже чернь московская. Но Борис перекусал их по одному, рассадил по монастырям и дальним городам, выгнал в Литву. Уцелели только Шуйские. Они держали под собою все московское городское хозяйство, а что у нас есть Москва? — это вся Россия; а остальное что? — а ничто. Вот и помирили попы Шуйских с Годуновым. До поры.

Три года прошли в подозрениях. В 1587 году Годунов, не дождавшись явного повода для драки, организовал донос на Шуйских с обвинениями в обширном заговоре. Шуйских с друзьями переловили, пытали, судили, разослали по монастырям и по прибытии на место передушили. Семерых второстепенных заговорщиков обезглавили принародно, безобидную мелочь разослали по городам и целинным землям. Дионисий пытался заступаться за осужденных перед царем. Федя внимательно слушал ученые речи. Пришел Годунов, шикнул на попа, наплел Феде страшных басен и заставил расписаться в какой-то бумажке. Не успели при дворе и глазом моргнуть, как на митрополии оказался Иов — свой в доску попик. А Дионисий с замом обнаружились в новгородском монастыре.

Годунов начал править. А Федя? И Федя при нем. Вот он сидит в задней горнице; его перед послами сажать нельзя — нечаянно лезет Ирке под сарафан при иностранцах. Так почему ж у нас глава называется «Царь Федор Иоаннович»? Какой же он царь? А в том-то и штука, что за титул царский многим поколениям его предков, ох, как поработать пришлось! А уж получил должность — вот тебе и честь, будь ты хоть каков, сиди на троне до смерти! Вот Федя и сидел. Вот Годунов и работал.

Работать было тяжко. Москва наполнилась ворьем. Каждый день где-нибудь вспыхивал пожар, лихие люди первыми кидались «тушить», выносить гибнущее добро. Куда потом эти вещи девались, установить было невозможно. Целые станицы донских и волжских казаков завелись на Москве. У Годунова голова шла кругом. Как искоренить в стране бандитизм и взятки, боярские интриги и геральдическую неразбериху? Не знал «большой боярин».

Это нам теперь понятно, как надо было действовать, чтобы удержать Империю от падения в темные смутные воды. Мы бы с вами сразу создали новую Партию. Мы бы раздали остатки волостей и бюджета новым опричникам. Мы бы запугали Шуйских и Мстиславских. Непуганных вырезали бы тайной ночью под самый корешок. Мы бы их всенародно оплакали и похоронили с почестями в Кремлевской стене. Мы бы ласкали чернь московскую, раздавали бы ей пироги и водку, дарили сибирские земли и прибалтийские янтарные прииски. Мы бы отправили доверчивых казачков ловить в Сибири птицу Сирин. Мы бы заботливо охраняли царя Федю и лечили царевича Диму. Мы бы устроили ему такие душераздирающие похороны и такие бы пролили слезы, что народ бы нас возлюбил навек. Потом мы бы нашли врагов народа, околдовавших Федю и отравивших Диму, и сожгли бы их по просьбе трудящихся. И кого бы народ пригласил в цари, когда Федя, не дай Бог, бы помер? Когда вокруг одни враги? Когда Рюриковичей никого нету? Конечно, нас!

А Борис начал бороться с воровством и казачеством, взяточничеством и расхитительством. Вы зря смеетесь. Хотя это, конечно, смешно — на Руси не воровать. Но это и страшно! Вон даже Федя перестал смеяться и прогнал любимых карликов, не дал им кончить эротическую пирамиду.

20 декабря 1586 года умер великий Стефан Баторий, и Россия снова опозорилась на весь свет. Стали наши вторично предлагать в польские короли нашего Федю. Но уже при всех дворах о нем ходили анекдоты, уже послы в лицах представляли, как Федя посреди приема вдруг начинает быстро-быстро водить горбатым носом от скипетра к державе и обратно, как все сильнее дрожат в его руках эти царские игрушки, как заливается он идиотским смехом во время чтения собственного царского титула. Идиот и дурак всея Руси… Так что иностранные сеймы, парламенты, думы и рады подумали и порадовались: царская болезнь оказалась заразной, и вот уже вся Русь ошизела, раз такое предлагает.

В общем, Годунов не сумел подхватить Империю и быстро объявить свои условия игры. Теперь ему приходилось играть по чужим, бумажным правилам. Вот и потянулись годы прозябания в больших боярах. И вот ты уже оказываешься в седле на шведском фронте, куда Федя сам поперся и тебя потащил посмотреть на бой солдатиков. А вот уже главнокомандующими назначены Мстиславский и Хворостинин. А вы с Романовым — в «дворовых ближних» боярах. И вот Мстиславский с Хворостининым бьют шведов и выслушивают аплодисменты, а ты должен им хлопать. И уже на дворе 1590 год.

Опричнины не было, и буйным цветом расцвело местничество. Штука эта страшная. Писец, помимо летописей и хронографов, вынужден был вести еще и «разрядные» да «степенные» книги. В течение нескольких веков в них заносилось, какой боярин в войске был старшим, на какой службе и кто у него был подручным. Бояре — люди гордые — из поколения в поколение следили, как бы нечаянно не оказаться в подчинении потомку более мелкого рода. Это был позор. Об этом сразу делалась разрядная запись, и твои внуки уже не очень-то могли командовать тем, кем ты еще командовал. То и дело бояре сказывались больными, чтобы не служить «невместно». При Федоре Иоанновиче они и вовсе развинтились. Стали прямо отказываться от неподходящих по разряду должностей: «Меньше мне князя Буйносова быть невместно». Возникали проволочки. Пока шли суды да ряды, войска и экспедиции никак не могли тронуться в путь.

Разобраться с боярским снобизмом Феде и Годунову было не по силам, зато они исхитрились-таки внести свою лепту в имперское устройство. В 1597 году последовал указ, чтобы крестьяне больше не бегали от помещика к помещику, а знали свое место. На триста лет без малого народ оказался прикреплен к сохе. Это было очень полезно для учета и контроля. Был придуман и новый подвох. Крепостное право вводилось задним числом — с 1 июня 1586 года. Это было круто, но впоследствии популисты стали вешать всех собак на Годунова и выставлять его главным врагом народа.