Сергей Кравченко - Кривая Империя. Книга I. Князья и Цари

Новая власть, сколь бы параноидальной она ни была, всегда имеет некий стартовый запас привлекательности. Как новый автомобиль или новая женщина. Главное в этом деле — как можно дольше интриговать население, не раздражать его, обещать — правдоподобно, выполнять — по возможности, резко не жать на газ и другие части нового предмета.

Поляки растратили шарм Самозванца бездарно. Им нужно было поскромнее питаться и веселиться, побольше упражняться в сценическом мастерстве: держать паузу после слов «… за Русь великую мы не пощадим…», а потом со слезой в голосе говорить — кого.

Но они только склочничали, грабили и хамили. Вели себя, как оккупанты, а не слуги народа. Мудрый урок Рюрика — самого мягкого, и потому самого страшного оккупанта нашей страны — впрок этим полякам не пошел. Дело их, казалось, было обречено, и оставалось только скоротать время до фатального дня.

Тем временем в Москве спокойно прошли две попытки свержения Шуйского. В первом случае заговорщики хотели запугать бояр, но не преуспели и бежали в Тушино. Во втором случае Шуйского хотели убить, да не вышло. Заговорщики были казнены. Тут бы тушинским сидельцам насторожиться, проанализировать ситуацию, предпринять какие-нибудь сильные ходы. Но они все судились да рядились меж собой.

На Троицу 1609 года случилась нечаянная большая битва двух государств. Тушинский отряд забрел к Москве и задрался с заставой. Московские пограничники бежали, к тушинцам подошла подмога, москвичи снова были разбиты. Царь Василий бросил на Самозванца все резервы. Здесь впервые в нашей истории в бой пошли танки!.

Не спешите смеяться. Что есть танк? Подвижная огневая точка, почти неуязвимая для современных стрелковых средств противника. Первые русские танки как раз такими и были. Они назывались «гуляй-городами» и представляли собой деревянные срубы с бойницами, из которых велся пищальный огонь. В качестве ходовой части использовалось стандартное тележное шасси. Двигатель — в несколько натуральных лошадиных сил.

Такая система имела массу преимуществ. Судите сами. Попадает снаряд из ПТР в двигатель какого-нибудь нашего танка — бензиновый «Тигр» вспыхивает, как свечка; дизельный «Клим Ворошилов» глохнет и лениво дымится. А вот польский залп попадает в гуляй-город — мощность двигателя просто снижается на одну-две лошадиные силы, успевай только постромки перерубать! Прогресс в военной технике был налицо. Не сообразили только называть гуляй-города собственными именами. А было бы здорово: «Иоанн Грозный», «Василь Иваныч», «Анка Глинская», «Месть Господня за убиение царевича Дмитрея Иоанновича в Угличе злосердною волею и наущением Бориса Годунова…» Последнее название можно было продлить еще, но тогда у танка пришлось бы нарастить борта…

Поляки, однако, выдержали танковую атаку, захватили гуляй-города и совсем уж ворвались в Москву, но тут произошел у них какой-то непонятный сбой в управлении войсками. Наши тотчас же отбили гуляй-города и на плечах неприятеля чуть было не вошли в Тушино. Взяли в плен очень много поляков. Их потом меняли потихоньку на наших пленных.

В это время царский племянник князь Скопин-Шуйский очень выгодно договорился с королем Швеции о помощи. Шведы обещали дать нам во временное пользование целых два полка пехоты в обмен на вечную уступку Ливонии. Скопин со шведами двинулся через Псков, Новгород, Тверь на Москву. Везде ему приходилось вести тяжкие бои. Население городов и волостей делилось при этом на две части. «Лучшие люди» были за Шуйского и Скопина, то есть, за свои старые чины и звания. «Меньшие люди» уже вовсю делали карьеру под крылом царства польского и сопротивлялись, что было сил. Скопин входил в Подмосковье, когда шведы вдруг засобирались домой. Они жаловались на двухмесячную задержку зарплаты и еще какие-то пустяки. На самом деле они почуяли запах нешуточной битвы.

К этому времени король польский Сигизмунд понял, что в России появляется реальная возможность перемен. До сих пор то, что мы называли царством польским, было сбродным сообществом из литовских и польских отрядов, не имеющих никакого юридического отношения к Речи Посполитой. Теперь на овладение Москвой двинулись регулярные войска. Сапега вспомнил, что вообще-то он не атаман авантюрных ватаг, а гетман коронный.

Поляки осадили Смоленск 3 тысячами пехоты и кавалерии, но осада не удалась.

Тушинцы под Москвой забеспокоились: они оставались со своим Дмитрием как бы сами по себе. Ясно было, что Сапега и Сигизмунд хотят забрать Россию себе. Тушинцы под командой гетмана Рожинского стали бунтовать против Польши и сплотились вокруг Лжедмитрия, впрочем, обращаясь с ним, как с Петрушкой. Когда Лжедмитрий спросил у Рожинского, о чем идут переговоры с королевскими послами, то получил правильный ответ: «А тебе что за дело?. Черт знает, кто ты таков».

Самозванец почуял тоску смертную и в ту же ночь, переодевшись в крестьянское платье, бежал в навозных санях с шутом своим любимым. Тушинские русские оказались в дурацком положении. Царя у них теперь не было, воевать за польского короля выходило подло. Но потом, при святейшем благословении патриарха Филарета, лучшие тушинцы поехали в ставку Сигизмунда и целовали-таки польскую казенную печать, чтобы не целовать мерзкого католического креста. Отдать королю Родину-мать наши патриоты соглашались на 18 условиях, из которых только одно было серьезным: чтобы не притеснялась православная вера. Остальные соглашения, типа: «чтобы жидам был запрещен въезд в царство Московское» или чтобы пограничников содержать сообща, были риторическими. Поляки на все это легко согласились, тем более, что царем всея Руси должен был стать сын их короля — Владислав.

В Тушино царил разброд. На поиски Лжедмитрия звала только Марина. Но делала она это артистично. Царица ходила распатланная и зареванная по казачьим палаткам и умоляла воров постоять за честь истинного государя.

Хотя Лжедмитрий Второй, в отличие от Первого, лупил Марину часто, а любил редко, она все-таки не прекращала интригу.

Лжедмитрий вынырнул в Калуге и стал резко выступать против Польши. К поумневшему царю устремились те, кому при поляках ничего не светило. Марина тоже бежала из Тушина. Она ускакала ночью, верхом, в гусарском платье. Остающимся она написала пространное послание. В этой гусарской балладе Марина объявляла о своем долге сопровождать мужа. На самом деле Марина оказалась у Сапеги, она больше надеялась на королевские войска, чем на донских казачков Самозванца. Однако ей не понравилось уныние, царившее в польских войсках: как-то Марине пришлось даже личным примером поднимать солдат в атаку. Тогда она снова переоделась и ускакала в Калугу к мужу.