Фрэнсис Гарт - Кларенс (Трилогия - 3)

ГЛАВА VI

Роковая гряда холмов, которая смутно виднелась сквозь тонкие сплетающиеся полосы порохового дыма, напоминала полустертый рисунок на грифельной доске. Когда же дым рассеивался, взору открывалось хаотическое скопление повозок и лошадей - картина, в которой мог разобраться только зоркий глаз Кларенса Бранта. Его организующая энергия чувствовалась повсюду. Нужно ли было быстрее сомкнуться, чтобы отразить усиленный натиск противника, или упорно стоять в бездействии под огнем - во всем ощущалась его воля. Краткое, но исчерпывающее распоряжение, переданное через адъютанта, или внезапное появление над линией штыков его смуглого внимательного и спокойного лица неизменно производили магическое действие. Как и все прирожденные полководцы, он был точно заколдован, неуязвимый среди опасностей, и заражал своих солдат неверием в смерть; сраженные пулями солдаты со всех сторон падали вокруг него, но лица, покрытые смертной бледностью, выражали непоколебимое спокойствие, а в последнем вздохе звучала вера в победу. Отбившиеся от строя возвращались в ряды под его мимолетным взглядом, безнадежная сумятица вокруг какого-нибудь зарядного ящика, опрокинувшегося на повороте дороги, прекращалась, и ящик спокойно убирали с дороги в присутствии выжидающего молчаливого смуглого всадника.

Однако под маской невозмутимости он остро сознавал все, что происходило; в этой видимой сосредоточенности таилось напряжение всех его чувств: он подмечал первые признаки сомнения или тревоги на лице младшего офицера, которому отдавал приказ, первые признаки апатии в перестраивающейся шеренге, еще более тревожную заминку при передвижениях, когда люди спотыкались о трупы своих товарищей, зловещее молчание стрелкового бруствера, страшную неподвижность цепочки, застывшей навеки в позе стрельбы с колена; сокращение числа стрелковых точек, внезапные бреши тут и там, угрожающее искривление еще недавно прямой линии строя - он понимал роковое значение всего этого. Но даже в такой момент он остановился возле баррикады, наскоро сооруженной из перевернутых интендантских повозок, чтобы посмотреть на старого знакомого, которого видел всего час назад и который, по-видимому, командовал группой вернувшихся в строй солдат и маркитантов. Взобравшись на колесо с револьвером в каждой руке и с охотничьим ножом в зубах, с театральной аффектацией даже в этом порыве подлинной храбрости, перед ним красовался Джим Хукер. И Кларенс Брант, сознавая свою ответственность за ход сражения, все же ясно припомнил в эти отчаянные минуты, как Хукер изображал Кровавого Дика в мелодраме "Розали - Цветок Прерий" на сцене театра в Калифорнии пять лет тому назад.

Оставался еще час до наступления темноты, которая, вероятно, прервет сражение. Устоит ли бригада на своей активной позиции? Беглое совещание с офицерами показало, что слабость позиции уже смутила их. Офицеры напоминали, что линия отхода пока еще свободна, но в течение ночи противник, хотя и продвигаясь к центру дивизии, может повернуть и обойти бригаду; что неприятельские резервы, почему-то запоздавшие, могут вступить в дело еще до наступления утра. Брант между тем не сводил бинокля с главной колонны, наступавшей вдоль гряды холмов. Вдруг он увидел, что поток остановился, потом начал разворачиваться по обе стороны гребня, под прямым углом к своему прежнему направлению. Что-то их задержало! А вскоре в громе пушек и в облаке дыма на горизонте обнаружилась новая линия боя: в дело вступили главные силы дивизии. Вот ситуация, о которой он так мечтал: есть возможность броситься на противника с тыла и пробиться на соединение со своими, - но уже поздно! Он поглядел на свои поредевшие ряды - едва ли наберется один полк. С такими силами атака, даже психическая, обречена на неудачу. Ему не оставалось ничего другого, как стоять на месте - на таком расстоянии, чтобы можно было рассчитывать на поддержку и ожидать исхода главного сражения. Он уже собирался спрятать бинокль, когда его внимание привлекли глухие пушечные выстрелы с запада. При свете заходящего солнца он увидел длинную серую линию - она тянулась из долины, из глубокого тыла, чтобы присоединиться к главной колонне. Вот они, резервы противника! Сердце у него подпрыгнуло: теперь тайна раскрылась. Ясно было, в чем единственный недостаток неприятельского плана. Очевидно, резервы, подходившие с таким опозданием с запада, приняли только второй сигнал из окна, когда мисс Фолкнер поставила вазу на старое место, и не подошли вовремя к его позиции. Значение этой ошибки трудно было переоценить. Если девушка, которая таким образом спасла его, своевременно добралась с его письмом до командира дивизии, тот предупрежден и сможет даже извлечь выгоду из этого положения. Теперь и позиция его бригады не так уж неустойчива; противник, втянувшийся в бой на главном направлении, не сможет восстановить первоначальное положение и исправить свой промах. Основная часть главной неприятельской колонны уже миновала бригаду. Правда, оставалась опасность, что в случае поражения колонна откатится прямо на него, но Брант рассчитывал, что командир дивизии постарается предотвратить соединение резервов с главными силами, вклинившись между ними, а затем оттеснит их от холмов и соединится с бригадой. Когда последние солдаты вражеского арьергарда пошли мимо, трубы Бранта сыграли отбой прикрытию. Кларенс удвоил сторожевое охранение и решил выжидать и наблюдать.

Настало время заняться печальной обязанностью - позаботиться о раненых и убитых. В самых просторных помещениях штаба уже был размещен госпиталь. Переходя от койки к койке, узнавая в искаженных мукой или застывших в беспамятстве лицах тех, кого он видел в этот день полными воодушевления и бодрости, Кларенс вновь пережил свои былые сомнения. Неужели нет другого пути? Отвечает ли за все это он сам, который ходит среди них целый и невредимый? А если не он, то кто же? С горечью вспоминал он первый период заговора южан - зарождение борьбы, которая принесла такие ужасные плоды. Он думал о своей вероломной жене, пока не почувствовал, как кровь приливает к его лицу, пока ему не захотелось отвернуться от своих товарищей, лежавших на койках: он боялся, что они, с ясновидением умирающих, прочтут на его лице эти тайные мысли.

Было уже за полночь, когда он, не раздеваясь, прилег на кровать в своей келье, чтобы вздремнуть. Странно подействовал на него вид мирных, чистых стен и занавесок - казалось, он запятнал эту непорочную тишину кровавым отблеском войны. Внезапно, среди глубокого сна, он проснулся от неясного чувства тревоги. Сначала он подумал, что неприятель наступает и надо отражать атаку. Он сел и прислушался: ни звука, кроме размеренных шагов часового по гравию дорожки. Но дверь была открыта. Он вскочил на ноги, прокрался в коридор и едва успел заметить высокую женскую фигуру, скользнувшую мимо освещенного луной окна, в противоположном конце коридора. Лица он не различил, но негритянский тюрбан на голове нельзя было не заметить.