Борис Николаевский - История одного предателя

В своих докладах Зубатову Азеф подробно рассказывал обо всем, что узнавал интересного из жизни революционного мира. В этих вопросах он был совершенно "беспартийным": от него Зубатов получил ряд сведений о руководителях тогдашнего московского комитета социал-демократов, о виленской типографии издательской группы "Социал-демократическая Библиотека" и т. д. Но основное его внимание, конечно, обращено на московский "Союз социалистов-революционеров". Этот Союз в то время быстро развивал свою деятельность, и приступил к изданию своего органа, - журнала "Революционная Россия", который вскоре стал Центральным органом всей партии социалистов-революционеров. Типографию устроили в Финляндии, около ст. Тали, в имении одной помещицы, сочувствовавшей взглядам партии. К редактированию органа были привлечены два крупных писателя народнического направления, - В. А. Мякотин и А. В. Пешехонов. Первый номер напечатан был в январе 1901 г., но помечен он декабрем 1900-го, так как печатание несколько запоздало. За ним вскоре последовал второй.

Оба они были довольно широко распространены по России. Интерес к ним среди народнически настроенной интеллигенции возрастал.

Параллельно с этим рос интерес к данной группе и у Зубатова.

Состав Союза теперь он знал, и произвести аресты его главных деятелей ему не представляло труда. Но у него были более далеко идущие планы. Производить аресты отдельных лиц он вообще не любил. Обычно он давал организации время "назреть", подробно выяснял все ее разветвления и затем производил большие аресты, тщательно при этом заботясь о том, чтобы его "агент" при этом не был "провален", а, наоборот, имел бы возможность продвинуться вверх по лестнице революционной иерархии. Лучше оставить на свободе нескольких явных революционеров, чем провалить одного полезного агента, - таков был основной принцип Зубатова во время подобных арестов.

Руководимый Зубатовым Азеф в своих сношениях с руководителями Союза держался умно и осторожно. Он объявил себя "сочувствующим" и ни в какой мере не навязывал своего знакомства, никогда ни о чем не расспрашивал, не проявлял подозрительного любопытства. В общих разговорах он не скрывал, что скептически смотрит на возможность создания крупных организаций и особенно прочной постановки революционной издательской деятельности внутри России: полицейские репрессии, по его мнению, слишком сильны. Гораздо более разумно такого рода издательские предприятия ставить заграницей; что он с самого начала советовал и в отношении органа Союза. Он признавал только один метод борьбы, - террор. В то время, как москвичи, будучи террористами в теории, на практике никаких шагов n этом направлении не делали, считая, что это дело будущего, - Азеф все время выставлял себя сторонником немедленного перехода к террористической борьбе. Всякая другая форма революционной деятельности ему казалась "пустяками": "главное ведь террор!", - заявлял он. И когда весною 1901 г. прозвучал выстрел Карповича, Азеф радостно заявил: "ну, кажется, террор начался!" Выступая с такими заявлениями, Азеф продолжал ту линию, которую он начал еще заграницей. Но теперь она была не его только личной линией: за ним, несомненно, стоял Зубатов.

Но расценивая очень невысоко значение всей нетеррористической деятельности революционеров, Азеф, тем не менее, никогда не отказывал в своей помощи, если за нею обращались. Когда, напр., Аргунову понадобился для типографии "тяжелый, но негромоздкий" вал, то Азеф охотно взялся таковой доставить: у него якобы был хороший знакомый, инженер на заводе, который готов вал изготовить. Мало помалу он закрепил за собою свое положение человека осторожного и осмотрительного, но не трусливого, который может быть полезным советником во всех практических вопросах, - и к нему все чаще и чаще стали обращаться за советами. О том, что "тяжелый, но негромоздкий" вал был изготовлен при помощи Охранного Отделения и послужил одной из главных нитей, по которой было выяснено местонахождение типографии Союза, известно стало только позднее . . .

Арестовывать типографию в Финляндии Зубатов по ряду соображений не считал удобным. Поэтому решено было "спугнуть" революционеров и заставить их перенести типографию в другое место. За выезжавшими в Финляндию революционерами началась настойчивая слежка. Сыщики, что говорится, "висели на пятках". Создавалась уверенность, что не сегодня-завтра будет произведен арест, и типографию было решено перенести в другое место. Такое нашлось в Сибири. Брат жены Аргунова, врач Павлов там получил место заведующего переселенческим пунктом в Томске. "Пункт" этот помещался за городом, в уединенном месте, в лесу. Штат служащих был подобран сплошь из революционеров. Более удобного места для типографии, казалось, нельзя было и придумать. С большими предосторожностями и по частям перевезли туда типографию. Чтобы не завести в Томск слежку, пробиравшиеся туда работники предварительно плутали по всей России. С. Н. Барыков, напр., из Москвы в Томск ехал через Тифлис. Но это не спасло: за ним были отправлены лучшие филеры, которые проследили его вплоть до Томска. Впрочем, о пребывании там типографии Зубатов узнал и более прямым путем: адрес для особенно конспиративной переписки типографии с Москвою достать попросили Азефа.

В сентябре 1901 г. типография устроилась на новом месте и приступила к работе над третьим номером "Революционной России". Подробно взвесив с Азефом обстановку, Зубатов пришел к выводу, что теперь арест типографии не будет грозить никакими неприятностями для его агента. Для ареста и следствия был послан из Москвы специальный уполномоченный, жандармский офицер А. И. Спиридович. Правда, его приезда не дождались: филеры сообщили из Томска, что, судя по внешним признакам, в типографии новый номер уже печатается и скоро будет выпущен в свет, а потому Зубатов распорядился произвести ликвидацию немедленно силами томской полиции. Но все расследование провел Спиридович, ловко скрывший от арестованных степень осведомленности властей. На Азефа не пало и тени подозрения. Наоборот, именно в это время его положение в революционной среде особенно упрочилось.

После томского разгрома московские руководители Союза не сомневались, что их очередь придет очень скоро. Боязни за себя не было: к аресту психологически они давно уже были готовы. Мысль была занята одним: надо спасти те остатки организации, которые еще можно было спасти, - надо передать все связи такому человеку, который еще не скомпрометирован и который поэтому не будет арестован. Таким спасителем оказался Азеф, в эти дни особенно сблизившийся с Аргуновым. "Азеф, - вспоминает последний, - принял горячее участие в нашем горе. Оно стало как бы его горем. В нем произошла перемена. Из пассивного соучастника он превратился в активного члена нашего Союза. Торжественного вступления в Союз не было: сделалось это как-то само собою". В начале встречаться приходилось с большими предосторожностями. Аргунов рассказывает про одно свидание в Сандуновских банях: дела обсуждали голыми. Потом встречаться стало легче; когда выяснилось, что своим преемником Аргунов намечает Азефа, Зубатов распорядился снять наблюдение и филеры уже не ходили по пятам. Азеф еще раньше рассказывал Аргунову, что "по своим делам" он в этом году должен будет ехать заграницу, - это был план Департамента Полиции, решившего, что заграницей Азеф будет более полезен. Теперь эта поездка оказалась как нельзя более своевременной! Азеф предложил Аргунову свои услуги для устройства заграницей всех нужных дел. Уговаривал он уехать туда же и Аргунова, но жизнь эмигранта того не прельщала. За то другой член Союза, Мария Селюк, решила последовать совету Азефа.