Безил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Умеренность этих условий замечательна, особенно если учесть полноту военного успеха Сципиона. Она свидетельствует не только о величии его души, но и о неслыханной политической дальновидности. Если вспомнить о подобной же умеренности после Замы, не будет преувеличением сказать, что Сципион ясно понимал то, что только едва брезжит в умах сегодняшнего мира: подлинная национальная цель в войне, как и в мире, есть более совершенный мир. Война есть результат угрозы этой политике и предпринимается, чтобы ликвидировать эту угрозу и чтобы путем подчинения воли враждебного государства привести эту негативную волю в согласие с нашей собственной политикой. И чем скорее и дешевле в плане человеческих жизней и денег мы можем это сделать, тем лучше будут наши шансы на продолжение национального процветания в широчайшем смысле слова. Цель нации в войне поэтому есть сокрушение воли противника к сопротивлению с наименьшими человеческими и экономическими потерями для себя. Урок истории — более того, очень недавней истории — позволяет нам вывести следующую аксиому: военная победа сама по себе не эквивалентна успеху в войне. Далее, в отношении условий мира договор должен быть разумным, ибо принуждать разбитого врага соглашаться на условия, которые не могут быть выполнены, означает сеять семена войны, которая когда-нибудь будет объявлена, чтобы отменить договор. Существует только одна альтернатива — уничтожение противника.

Комментарий Моммзена на умеренность условий Сципиона гласит, что они «кажутся столь благоприятными для Карфагена, что невольно возникает вопрос, выдвигались ли они Сципионом прежде всего в собственных интересах или же в интересах Рима». Человек, ищущий популярности, без сомнения, скорее продолжил бы войну, чтобы завершить ее оглушительной военной победой, чем довольствоваться бледной славой заключения мира по договору. Но инсинуациям Моммзена и его вердикту противоречит умеренность, проявленная Сципионом и после Замы, — несмотря на такую провокацию, как нарушение карфагенянами договора.

Карфагеняне эти условия приняли и в соответствии с первым, условием направили к Сципиону послов для заключения перемирия, и в Рим — просить о мире, отправив с ними нескольких пленников и дезертиров в виде дипломатического аванса. Но военная партия снова добилась преобладания и, готовая принять мирные переговоры в качестве прикрытия и чтобы выиграть время, направила Ганнибалу и Магону срочный приказ вернуться в Африку. Последнему не суждено было возвратиться в отечество, ибо, раненный в недавней битве, он умер от ран, когда его транспортный флот проходил Сардинию.

Ганнибал, предвидя вызов, уже подготовил корабли и стянул главные силы своей армии в порт, оставив только наихудшие войска нести гарнизонную службу в городах Бруттия. Говорят, что ни один изгнанник, покидая родную землю, не показал больше горя, чем Ганнибал, покидая землю своих врагов, и что он проклинал себя за то, что не повел войска на Рим сразу же после победы при Каннах. «Сципион, — сказал он, — который даже не видел врагов в Италии, посмел переправиться и атаковать Карфаген, в то время как я, перебив сто тысяч человек при Тразименском озере и Каннах, позволил своим силам истощиться, бродя вокруг Казилина, Канн и Нолы».

Новости о его отбытии были встречены в Риме с радостью, смешанной с опасениями, ибо командующим в Южной Италии было предписано сенатом держать Ганнибала в напряжении, сковывая его силы, пока Сципион обеспечивал решение войны в Африке. Теперь сенаторы чувствовали, что появление Ганнибала в Карфагене раздует тлеющие угли войны и подвергнет опасности Сципиона, на единственную армию которого падет вся тяжесть войны.

По прибытии Лелия в Рим, среди сцен бурного ликования, сенат решил, что он должен задержаться до прибытия карфагенских послов. С послами Масиниссы сенаторы обменялись взаимными поздравлениями и не только утвердили титул царя, пожалованный Сципионом, но преподнесли ему новые почетные дары и военную амуницию, обычно предоставляемую консулу. Они также согласились на его просьбу освободить нумидийских пленников — политический шаг, которым он надеялся укрепить свой авторитет среди соотечественников.

Когда прибыли послы из Карфагена, они обратились к сенату примерно так же, как к Сципиону, свалив всю вину на Ганнибала и твердя, что со стороны собственно Карфагена мир, окончивший 1-ю Пуническую войну, оставался нерушимым. Поскольку это было так, они умоляли сохранить те же самые условия мира. Последовали дебаты в сенате, обнаружившие широкие расхождения во мнениях: некоторые рекомендовали не принимать решения, не посоветовавшись со Сципионом, другие требовали сразу же возобновить войну, поскольку отъезд Ганнибала предполагал, что просьба о мире была только маскировкой. Лелий, когда спросили его мнение, сказал, что Сципион основывал свои надежды на заключение мира на уверенности, что Ганнибал и Магон не будут отозваны из Италии. Сенат не смог прийти к определенному решению, и дебаты были отложены, хотя из Полибия, кажется, следует, что их потом возобновили и согласие было достигнуто.

Тем временем, однако, война в Африке уже началась — снова из-за нарушения перемирия. В то время как посольство было на пути в Рим, Сципиону из Сицилии и Сардинии направили свежие подкрепления и припасы. Первые прибыли благополучно, но конвой в двести транспортов из Сицилии встретил сильный шквал почти в виду Африки, и, хотя военные корабли пробились в гавань, транспорты отнесло к Карфагену; большую часть к острову Эгимур в тридцати милях от входа в Карфагенский залив, а остальные выбросило на пляжи близ города. Вид их вызвал в народе большое возбуждение, люди кричали, что такую громадную добычу нельзя упускать. Спешно созванное собрание, на которое проникла толпа, решило, что Гасдрубал должен отправиться с флотом на Эгимур и захватить транспорты. После того как их привели, те, что выбросило на берег около города, также стянули на воду и привели в гавань.

Как только Сципион услышал о нарушении перемирия, он отправил в Карфаген трех послов, чтобы поставить вопрос об инциденте, а также известить карфагенян, что римский народ утвердил мирный договор, ибо депеши с этими новостями только что к нему прибыли. Послы, заявив весьма решительный протест, добавили, что, хотя «римляне были бы правы, налагая наказание, они решили, во имя общей судьбы всех людей, не превращать дело в проблему, но скорее позволить безумию карфагенян подтвердить великодушие римлян». Затем послы удалились, оставив сенат совещаться.

Негодование на сильные выражения послов, нежелание отдавать корабли и припасы, новая уверенность в неминуемой помощи Ганнибала — все это вместе сработало против партии мира. Решено было просто отослать послов без ответа. Последние, уже едва избежавшие ярости толпы, потребовали эскорт для обратного путешествия. Им выделили две триремы.